АНДРЕ НОРТОН
Колдовской мир: Тройка мечей

Мы брели по обширному плоскогорью. Тсали стремился как можно дальше уйти от развалин. Вокруг простиралась буроватая равнина, на скудную растительность которой наложила отпечаток поздняя осень. Сухие стебли окончивших свой жизненный цикл растений тихо шуршали на ветру.
Путь нам то и дело преграждали вросшие в землю каменные глыбы или вышедшие на поверхность узловатые корни редких деревьев, теперь полностью сбросивших листву. Я озиралась по сторонам, пытаясь найти хоть какой нибудь ориентир, к которому потом можно будет привязаться. Правда, теперь я знала, что не могу, не имею права рисковать чужой безопасностью. Путь в Долину заказан мне до тех пор, пока я полностью не освобожусь от заклятья Лайдан.
Меня начали мучить голод и жажда, но я стойко брела следом за Тсали и ни на что не жаловалась. Более того, я чувствовала себя словно в полусне и двигалась, лишь повинуясь его настойчивости. Мысли мои были заняты другим. Поможет ли крупица моего Дара каким то образом защититься от Лайдан, или мне так и суждено остаться послушным орудием в её руках?
Орудием…
Это слово взволновало меня. Человек работает двумя способами: напрягая мозг, что само по себе вовсе не является колдовством, а обычным умственным усилием, и с помощью рук, держа в них различные приспособления, которые сам же и изобрёл себе в облегчение.
Орудия крестьянского труда — плуг, которым вспахивают землю перед посевом, грабли и мотыга, приспособления для сбора урожая. У строителей — молоток, пила, топор… Самые знакомые и привычные мне орудия — горшки для варки пищи, веретено для пряжи, игла, ткацкий станок… Существовали и другие орудия — орудия войны. Арбалет… Пальцы мои невольно шевельнулись, будто нажимая спусковой крючок. Меч или кинжал. В ближнем бою воины только ими и пользуются. Щит для защиты… А в Долине каждый представитель Зелёного народа носил на поясе силовой бич — приручённую молнию небольшой силы…
Все эти вещи были ОРУДИЯМИ, и ум — в первую очередь. Но моя уязвимость состояла в том, что я не умела пользоваться тем орудием, которым наградила меня природа…
Тсали торопливо шёл куда то на восток, а я, как могла, поспевала за ним. День стоял пасмурный, блеклый, как высохшая трава вокруг, сквозь которую мы прокладывали себе путь.
Внезапно я уловила журчание воды, и язык тотчас шевельнулся у меня во рту, высохшем от жажды и даже как будто пыльном. Обгоняя Тсали, я кинулась вниз по склону, где по каменистому ложу струился ручей.
Я упала на колени и омыла в ледяных струях руки и лицо, затем сложила ладони чашей и поднесла воду к губам. Тсали, спустившись ниже по течению, жадно лакал своим длинным узким языком. Утолив жажду, я огляделась вокруг более осмысленным взглядом и почувствовала новое желание. Напиться то я напилась, теперь бы ещё что нибудь поесть…
Тсали, видимо, уловив ход моих мыслей, внезапно сделал резкий бросок и вытащил из воды рыбу, которая извивалась в его челюстях, а вода капала с чешуйчатой кожи мужчины Ящерицы. Он подождал, пока рыба не замерла, и бросил её на берег позади себя, сам же снова опустился на корточки, пристально наблюдая за быстрыми струями.
За всю свою не очень долгую жизнь я никого никогда не убивала и старалась не употреблять в пищу ни мяса, ни рыбы. Но теперь, когда речь шла о выживании, пришлось пересмотреть свои взгляды. Добыча Тсали восполнит наши силы, и мне ничего не оставалось, как принять её.
Так я уговаривала себя, но прикоснуться к мёртвой рыбе всё равно не могла. Тсали тем временем выдернул из воды ещё одну рыбу, нашёл среди мусора на берегу острую палку, подобрал плоский камень и принялся разделывать тушки. Камнем он соскоблил чешую, остриём палки вспорол рыбам брюхо и выпотрошил их.
Огня у нас не было, но я знала, что в любом случае Тсали предпочтёт сырую рыбу. Я же с отвращением смотрела на куски, которые он положил передо мной, но понимала, что съесть их придётся, если я не хочу полностью ослабнуть. Решив так, я заставила себя откусить немного жёсткой плоти и принялась жевать её, после чего, давясь, проглотила недожёванную. Что ж, пусть это станет первым испытанием для будущего воина, ибо с Лайдан и её окружением мне теперь придётся разговаривать только языком вражды.
Над головой моей раздался резкий вскрик, и я чуть не выронила кусок рыбы, от которой только что пыталась откусить. Сверху на меня пикировала птица с открытым клювом, чтобы отобрать у меня пищу.
Оперение её выглядело таким же серым, как пасмурное небо, но вокруг глаз пылали огненные круги, да и сами глаза отливали красным цветом, так что создавалось впечатление, будто птица смотрит на мир через огненные очки. Ничего подобного я прежде не встречала. Мгновенно я напрягла память, мобилизовала внутреннее чувство, избитое и израненное недавно пережитым, но ничто не сигнализировало об опасности. Да, это хищная птица, но ею движет природная сущность, а не приказы Тьмы.
На крик птицы прилетела ещё одна и склевала рыбьи потроха, выброшенные Тсали. Я снова порылась в памяти и пришла к убеждению, что никогда в жизни не видела таких птиц. И всё же…
Взмахи их желтовато серых крыльев, горячая краснота вокруг глаз не давали мне покоя. Я вскочила, сжала пальцы в кулачки и, прижав их к груди, неожиданно воскликнула:
— Найнутра!
Голос мой заглушил отрывистые крики птиц.
Что это — Найнутра? Чьё то имя? Название местности? Стремясь найти ответ, я открыла свой мозг и стала зарываться в него всё глубже и глубже. Раньше я позволяла себе такое только под контролем Леди Дагоны. Здесь же, сейчас, на чужой земле, я подвергала себя огромной опасности, убрав все защитные барьеры, но об этом я почему то не думала. Мне нужно было докопаться до сути.
Найнутра… Туманный образ витал передо мной, но он был слишком расплывчат, и я дала приказ своей древней памяти сосредоточиться. Что же это такое — Найнутра?
Голова моя стала кружиться, мысли сделались отчётливей, и возбуждённое любопытство пересилило осторожность и страх.
Нечто смутное предстало перед внутренним взором, чья то фигура в ореоле красноватых тонов, таких же, как «очки» на глазах птиц. Если бы только пригасить это ослепительное сияние и увидеть чётче… И вдруг меня осенило.
Найнутра — не имя, не название местности, это — Сила! Но только чья — Тьмы? Зачем же в таком случае я её призываю?
Однако интуиция подсказывала мне, что Найнутра не служит Тьме, как не служит и Свету. Но кому же тогда? Какой то третьей власти, обособленной от двух первых, непостижимой ни для той, ни для другой?
Я пыталась пробиться взглядом за сияющую оболочку. Постепенно она тускнела, как гаснут крути на воде от брошенного камня, и я почувствовала ответный позыв, импульс энергии: тепло, ещё теплее, горячо, совсем горячо…
Может, я и вскрикнула, но не отпрянула, как отдёргивают руку от горячего. Жар опалял меня, но в нём не было ярости, и я почувствовала, что Найнутра не враждебен мне, а просто очнулся ото сна или глубокой задумчивости, когда мой вызов потревожил его. Может быть, он — из Великих?
Если это так, то всё человеческое, что в нём когда то содержалось, давно исчезло, и сейчас передо мной Сила в чистом виде, которую я не понимаю и не приемлю, настолько она чуждая…
Мысль промелькнула и исчезла, а вместе с ней ослабел и жар. Возникло новое ощущение: будто я стою в длинном коридоре и пытаюсь разглядеть фигуру, находящуюся в дальнем конце его. Фигура накапливала энергию, и жар отовсюду утекал в неё. Впрочем, сказав «она», я, вероятно, была не права. Возможно, эта Сила не имела пола, то есть являлась чистой Силой.
Возникло ощущение, что моя древняя память уже сталкивалась с этой Силой, пользовалась её услугами, но так давно, что нить, связующая нас, давно истлела, превратилась в прах…
Я открыла глаза и вернулась в безрадостное настоящее. Журчали холодные струи ручья. Небо оставалось таким же серым. Птицы исчезли. Тсали сидел на камне в своей излюбленной позе и глядел на меня изумрудными глазами. Я поймала себя на том, что всё ещё шепчу: «Найнутра…» Мысленно я спросила у своего спутника: «Тсали, кого олицетворяет эта Сила?» Его голова качнулась, но не ко мне, а куда то в сторону и вверх.
«Это — один из Великих. Он не относится ни к одной из рас, не рождён чьим либо народом, живущим ныне. Он — один из тех, кто пребудет с нами до тех пор, пока народы не восстанут против Тьмы и не призовут его».
«Почему он явился мне?»
«Не знаю, девушка Колдунья. Может быть, это только птицы…»
Он поднял голову и взглянул в небо. «Давным давно Найнутра стал отшельником и поселился в уединённой пещере в горах. С ним находились те, кому он открывал свой разум и сердце. Иногда они спускались к народам, обитавшим в тех краях, и становились Устами Найнутры, и к ним прислушивались даже адепты».
«Может, и я когда то была Устами?»
Он покачал головой.
«Не задавай таких вопросов, девушка Колдунья. У каждой расы, у каждого народа свои легенды. Если мы хотим прожить несколько жизней, то после каждой должны исчезнуть в очистительном огне, не так ли? Но в этом случае разве мы можем что нибудь помнить? Не знаю…»
«Я видела Найнутру», — медленно сказала я.
В голове у меня внезапно прояснилось, мозг заработал чётко и ясно, будто в воздухе передо мной развернули свиток с непросохшими ещё чернилами, на котором начертал письмена хранитель Древнего Знания. Я искала это так долго. И я почувствовала, что глубинные ячейки мозга, которые я так безоглядно открыла, заполняются не коварным колдовством Лайдан, а мудростью веков.
Тсали встал передо мной, высоко подняв голову, увенчанную гребнем. Кожа его подёргивалась и трепетала, он был взволнован.
«Что же теперь, девушка Колдунья?»
«Я сделаю то, что должна сделать», — ответила я.
Пошарив по берегу взглядом, я нашла длинную палку, отшлифованную водой и песком, побелевшую, хрупкую на вид, но совершенно прямую. Я подняла её и, как кистью кладут мазки на картину, нарисовала в воздухе то, что было вложено теперь в мой мозг. Цепь времён не должна прерываться. В пустоте сперва возникли слабые линии, потом они налились светом, обретая чёткость и форму.
Начертанные мною символы светились, как угольки в угасающем ночном костре. Я уронила палку и смотрела на них, пока с губ моих не сорвались звуки, напоминающие не связную речь, а резкий клёкот птиц, которые гнездились там, где находилась Сила Найнутры, а теперь прилетели поживиться остатками рыбалки Тсали.
Светящиеся символы растаяли, вместо них в воздухе возникло НЕЧТО. Я медленно протянула руку. Появилась уверенность, что однажды мои пальцы уже сжимали ТО, что неподвижно повисло сейчас в воздухе между Тсали и мною.
Красный отсвет этой вещи медленно угасал, но контуры становились всё более чёткими. К чему колебаться? С той минуты, как Найнутра ответил мне, я знала, как поступать. Обхватив пальцами гладкую твёрдую поверхность, такую же скучно серую, как небо над нашими головами, я вытащила прямо из воздуха то, что сотворило знание, которого я до конца ещё не могла постичь, — меч! Он был ещё нерезким, с размытыми очертаниями.
— Это сделано по воле Найнутры, — медленно произнесла я вслух, — и не принадлежит ни Тьме, ни Свету. Это Меч Тени, и он может быть создан лишь благодаря чьей то вере. Теперь права на него заявляю я — во имя Света! Я взмахнула призрачным клинком в воздухе, как воин, проверяющий балансировку своего нового оружия, ибо в тот момент я и была воином. Меч оказался гораздо легче стального, не имел ни заточенных краёв, ни острого колющего конца. Его мощь таилась в другом. До меня дошла мысль Тсали: «Свершилось!»
В этом слове звучала весомость предвидения. «Свершилось, — подтвердила я. — Думаю, я для этого и рождена. Теперь я — та, кем и должна быть, кем меня задумывали. И пусть Лайдан считает, что это она сделала меня такой».