Света четырех ламп недостаточно, чтобы осветить углы комнаты, откуда постепенно выползают дрожащие тени. Чин Мути несколько раз моргнул, пытаясь заснуть. Похоже, министр совершенно забыл о нем, и на эту ночь его не отпустят спать на привычный соломенный тюфяк в зале стражи. Однако это великая честь — носить меч и быть слугой у Чуко Яня, дарующего жизнь: величайший почти никогда не отдыхает и, похоже, никогда не чувствует усталости.
Хозяин перевел взгляд от окна к далеким темным холмам. Где то там Ссума — генерал, командующий войсками Вей, — ведет двадцать вражеских полков. Размышляя об этом, Мути почувствовал, как по телу пробежали мурашки, сотрясая его до самой глубины души. Да, совсем не просто будет отогнать людей Ссумы, враги не исчезнут, как мартовский снег под лучами солнца или как осенние листья, унесенные порывами ветра.
Он еще раз сонно моргнул, таращась усталыми глазами прямо в спину Чуко Яня. В этих комнатах первый министр не носит доспехов, а только просторную одежду, как и положено должностному лицу; черный головной убор крепко сидит на его голове. Это худощавый человек, почти такой же тощий, какими становятся от недоедания в голодное время, высокий, как одно из деревьев, растущих в тех далеких холмах.
И еще он один из тех, чьи мысли невозможно прочесть на лице. Однако сейчас всем и так ясно, что на них надвигается. И хотя голова Чуко Яня — кладезь премудрости, также верно и то что никому не удастся сбежать от этой темной силы как бы быстро он ни бегал — будь даже он одним из трех величайших героев, которые поклялись кровью служить императору Лю Пею.
Несмотря на то, что для империи Хань наступили смутные времена и она разделена на три части, все знают что именно Лю Пей — истинный Сын Неба, из Дома Хань, любимец богов. На небе не может гореть сразу два солнца, тем более три — как не могут три повелителя править людьми.
Мути, изо всех сил стараясь не заснуть, принялся размышлять. Что восхваляют в героях? Их добродетели: мужество, справедливость, верность, взаимное доверие, искренность, великодушие, презрение к богатству — мысленно перечислял мальчик одно их качество за другим. И, как он вспомнил, мужество бывает трех видов. Мужество в крови: лицо приобретает красный цвет — от гнева. Мужество в венах: лицо становится синим. Однако сильнее всего мужество духа: лицо человека не меняет своего цвета, только голос приобретает силу, а взгляд становится пронзительнее и…
Одна из ламп, исчерпав запасы тыквенного масла, замерцала. И в то же самое время во внешнем коридоре раздался глухой топающий звук. Мути выпрямился, чтобы принять вид полнейшего внимания, когда Чуко Янь отошел от окна. У министра было лицо не воина — худощавое и бледное, с длинными опускающимися вниз кончиками усов, затемнявшими его губы. Он больше походил на ученого, чем на человека действия. Однако для Сына Неба он служит и головой, дающей советы, и сражающейся рукой.
Дракон лежит на мече — когда вытаскивается клинок, дракон объявляет войну.
В ответ на полночный призыв их командующего пришли генералы Ма Су и Вень Пинь. Они явились в доспехах, их драконьи шлемы бросали демоноподобные тени на стены, а бронза, полускрывавшая лица, имела форму тигриных голов. У Ма Су полные щеки и короткая борода; глаза его так сверкают, что он кажется богом войны, явившимся из какого то храма, чтобы воевать вместе с людьми.
И идет он, гулко топая, впереди своего спутника, как обычно, когда за ним следуют офицеры, положив руку на рукоять меча. Он многое знает об искусстве ведения войн и никому не позволяет забывать об этом: он всегда первым выступает на военных советах, словно и живет ради того, чтобы его слова разносились как можно дальше и кто нибудь на вершине холма должен был ударить в гонг. Но все же это удачливый полководец с определенным умением, который одерживал победы, хотя, наверное, слишком много жизней было уплачено за подобную репутацию генерала.
Мути с неприязнью наблюдал за ним. Как хорошо, что мысли, появляющиеся в голове, невозможно читать — иначе бы он оказался в опасности. Его отец Чин Фань заплатил своей жизнью за безрассудную вылазку, которую приказал совершить Му Су и которая на самом деле ничего не дала войску, но это на всю жизнь запечатлелось в сердце мальчика. Об этом Ма Су, конечно же, не знает, да и ему наверняка наплевать на это. Кто такой капитан отряда конных лучников для генерала императора? Но именно в этом и проявляется у них разное отношение к цене человеческой жизни: Чуко Янь никогда не рискует людьми ради эффекта, и впоследствии не забывает погибших.
— Вызывали, ваше превосходительство? — Ма Су даже не стал ждать, когда заговорит министр, демонстрируя бесцеремонные манеры солдата, с такой пылкостью служащего императору, что бегом является по приказу министра, с одной ногой в стремени, готовый вскочить на коня. Неужели он никогда не слышал, что уста порою служат дверью, ведущей к беде?
Чуко Янь двумя длинными шагами подошел к столу, на котором все еще лежало послание, полученное меньше часа назад, и карта, которую он все это время внимательно изучал.
— Ссума совершил марш бросок через долину Хсай. Если ему повезет, он может легко вонзиться в самое сердце Ву. Этого он не должен сделать никоим образом. И самое главное: он не должен захватить проход Яньпинь… — сообщая эти новости, министр ткнул длинным указательным пальцем в карту. Он говорил отрывисто, что было весьма необычно — резко, словно таким образом может быстрей дать слушателям понять всю степень угрожающей им опасности.
— Если враг достигнет Чихтьеня, он отрежет нас от всех необходимых источников. И после этого весь Шэнси станет открытым для него. Мы будем вынуждены отступить в Ханчунь. Враг перережет дорогу, и через месяц голода… — тут министр сделал руками какой то странный жест, словно он хотел схватить пишущее перо, а не рукоять меча, который Мути держал обеими руками, вынув из ножен и направив острием прямо в пол.
— Ссума не глуп: он знает, что мы должны во что бы то ни стало не допустить этого, иначе погибнет асе наше дело. Самое важное — удержать Чихтьень. Но никто не должен знать, что наши шансы на это — мизерны, и что смерть ждет…
— Мы командуем армией воинов, а не актеров, готовых показать свое искусство обращения с мечами на каком нибудь празднике, ваше превосходительство. — К Ма Су вернулась самоуверенность, в которую он кутался, как в толстый плащ, чтобы защититься от зимнего ветра. — Ведь пока еще стаи птиц ву не пойманы в сети и рыба не брошена в кастрюли поваров. Дайте мне отряды воинов, и Чихтьень будет в такой же безопасности, как и десять драконов, чьи тела украшают его стены!
Одна из худых рук министра приподнялась — гибкими пальцами он коснулся свисающего кончика усов и стал накручивать длинные волоски на указательный палец. Чуко Янь не смотрел на генерала, нет, он по прежнему неотрывно взирал на карту.
— Дракон порождает дракона; битва — битву. Смерть и жизнь предопределены, богатство и честь зависят от воли неба. Этот город небольшой, но его ценность для нас сейчас сродни жемчужине в морской раковине. Вы многое знаете о правилах ведения войн, но точная защита заметно отличается от лязганья мечей и ударов копий во время открытой схватки с врагом. В Чихтьене нет ни каких либо стоящих защитных стен, ни естественных укрытий.
Ма Су пожал плечами.
— Ваше превосходительство, еще будучи мальчишкой, я начал изучать искусство войны. И я отлично разбираюсь в нем, как примерный школьник, отвечающий досточтимым учителям. Почему вы, кто отлично помнит о наших деяниях в прошлом, считаете, что эта защита окажется такой трудной?
— Главным образом потому, что Ссума — не обычный генерал. Как пальцы на руках у нас не одинаковой длины и силы, так и Ссума лучше восьми из десятерых полководцев. И кроме того, Чань Хо, который командует его войском, — человек, вид знамен которого заставляет трепетать других, и для этого есть веские основания.
— Я сражался раньше, ваше превосходительство, и с другими великими полководцами. Стойкие воины, а не крепкие стены, — лучшая защита для города. Вот поэтому я и убежден в том, что мне все удастся в Чихтьене — и готов добавить торжественную клятву к моей присяге: если я не удержу город, то пусть моя голова слетит с плеч!
Вот теперь Чуко Янь действительно бросил взгляд на него. А Вень Пинь лишь негромко свистнул, но так ничего и не сказал.
— Сейчас не время для шуток. Попридержи такие слова для времени, когда в руке будет кубок с вином, а не меч…
— Я не шучу, ваше превосходительство. И пусть мою клятву запишут пером и чернилами, а Вень, присутствующий здесь, станет свидетелем.
— И нефрит, и мужчины вытесываются грубыми инструментами — стоит опасаться глубоких перемен в судьбе.
— Пусть будет так, ваше превосходительство — Ма Су удержит Чихтьень, или же его голова покатится по земле! — горячо воскликнул генерал, и его полные щеки зарумянились.
— На все воля всевышнего. А теперь я даю тебе легион и половину всех наших людей; и Вень Пинь отправится в поход вместе с тобой. Он будет полезен благодаря своей осторожности и внимательности, которыми прославился, и когда нужно разбить лагерь в таком выгодном месте, чтобы враг не смог подобраться к нему. Не стоит недооценивать Ссуму, он намного умнее ложного императора, которому служит.
Когда расставите свои силы и возьмете под контроль дорогу, по которой должен будет пойти враг, нарисуете для меня план обороны и всех высот поблизости, а потом отправите бумагу мне. Но самое главное — ничего не меняйте, не добавляйте и не убирайте, таков мой приказ. И может случиться так, что, когда начнется битва, у вас не найдется ни одного лишнего бойца, а здесь у меня есть слуга, Чин Мути, поэтому пусть он отправится вместе с вами, и, когда у вас будет готова для передачи карта, мальчик доставит ее мне.
— Как вы приказали, так и будет сделано… — начал было Ма Су, однако Чуко Янь поднял руку, призывая к тишине и показывая, что принял официальное подтверждение приказа, и завершил разговор:
— На самом севере Чихтьеня расположен город Лихлючень и поблизости от него проложена горная тропа. Там стоит лагерем Као Хсянь со своим легионом. Если угроза для Чихтьеня станет слишком велика, он отправится к вам на помощь. Ву Ен приведет отряд в дальнюю часть Чихтьеня, это послужит еще одним подкреплением. Помните: вы должны любой ценой удержать свой пост на этой самой опасной дороге к проходу Яньпинь. Не считайте, что все это пустые разговоры, и не предпринимайте никаких шагов, чтобы провалить весь план.
— Ваше превосходительство, мы поняли. — Ма Су отдал салют, тяжело громыхая сапогами, вышел из комнаты; Вень Пинь снова шел за ним. У Мути только и было времени, чтобы осторожно положить меч министра на стол и поторопиться за генералами. Он делал это неохотно. Хотя Ма Су и не стал его начальником, тем не менее мальчика беспокоила мысль, что некоторое время ему придется служить генералу, и он лишь надеялся, что это не продлится долго. Выходя, мальчик заметил, что Чуко Янь снова склонился над картой, озабоченно и внимательно изучая нанесенные на ней линии.
Вей, Ву и Шу на юге: три королевства некогда великой империи Хань, теперь разделенной. В темные дни конца династии Лю Пей, хотя и происходил из Дома Неба, но был так беден, что делал и продавал сандалии, чтобы заработать на еду для своей матери. А потом три великих героя: Куан Ю, Чень Фей и Чуко Янь — клятвой крови поклялись служить ему. В это время Тцао Тцао носил драконовы одежды в Вей, а Сан Чюан — на юге. Много крови пролилось, многие города были захвачены и сожжены, и много людей погибло в беспощадной войне, а женщины и дети голодали летом и мерзли зимой; тем не менее ни одно из трех королевств все еще не сдалось другому на милость победителя. Действительно наступило время, когда горя больше, чем счастья, а стыда больше, чем чести, и это управляет поступками людей в мире.
Теперь, во время скачки вместе с Ма Су и его людьми в прохладе ночи, Мути уже меньше хотелось спать. Он самая мелкая сошка среди людей генерала, скакал в конце отряда, и поэтому ему хорошо слышно ворчание солдат, которые жалуются на ночной переход.
А однажды, когда они проезжали мимо рядов мрачных пеших солдат, оттуда донеслись слова:
— Ха, что знают конные о ноющих от боли ногах? Разве есть им дело до грязи, которая пачкает плащи?
Стражник сбоку от Мути угрожающе щелкнул хлыстом в сторону невидимого оратора.
— Три дюйма никогда не останавливающегося языка могут вдруг оказаться укороченными на два, — бросил он, уже проскочив мимо солдата, который таким образом высказал свою жалобу.
Они двигались целый день, прежде чем достигли цели. Ма Су и Вень Пинь со своими людьми спешились, поели остывших пирожков с овсянкой и выпили из седельных фляг. Насытившись, Ма Су немного отошел в сторону, критически оглядывая маячившие перед ним холмы и дорогу. Мути, держа за уздечку своего коня, готовый вскочить в седло по первому приказу, старался держаться ближе к двум генералам, чем к остальным солдатам. То, что он носит значок первого министра, дает ему, как он решил, некоторую свободу от обычных военных условностей в этой кампании, и ему почему то хотелось понаблюдать за Ма Су, хотя он и пытался подавить драконье дыхание ненависти всякий раз, когда бросал взгляд на генерала. Неужели он желает военачальнику неудачи? Тысячу раз — да, если бы только это не означало беду для всех.
— Не понимаю, почему предполагается, что Вей рискнет придти прямо сюда, — сказал наконец Ма Су.
— Так сообщают его превосходительству разведчики; они заметили, что враг вышел в поход. А он из тех людей, кто дважды подумает, прежде чем отдаст приказ.
— Осторожность и предвидение его превосходительства отлично известны, — но что то в интонации Ма Су говорило, что сказал он это отнюдь не в качестве комплимента. — Посмотри только на этот холм — посмотри повнимательнее, Вень Пинь. Он густо зарос лесом, да это место создано самим небом для того, чтобы дать преимущество над любым, кто движется по дороге. Словно место для лагеря здесь выбрано самим богом войны.
Вень Пинь внимательно осмотрел холм. Мути увидел, что перед тем, как ответить, он провел языком по нижней губе. Быть помощником таких людей, как Ма Су, означает, что даже на самой быстрой лошади нельзя догнать слово, уже однажды произнесенное.
— Старший брат, — наконец сказал он, — если мы оставим эту дорогу ради того холма и силы Ссумы, решат окружить его, мы погибли. И кроме того, мне отданы указания, что я должен послать людей и вырубить лес, чтобы выстроить укрепленную крепость прямо здесь, на дороге.
Ма Су рассмеялся.
— Младший брат, легко увидеть, что ты не познал высшую мудрость военного искусства. Одно из главных правил — на врага следует смотреть, занимая более высокую позицию. Если вражеское войско попытается пройти здесь, клянусь, обратно не вернется ни один из нагрудников его солдат! Те, кто поступает таким образом, по своему усмотрению, становятся великими людьми; те же, кто поступает по другому, — мелкими и незначительными.
Теперь покраснел Вень Пинь: в голосе Ма Су прозвучало явное презрение. Но он все таки ответил, не выказывая никакого волнения:
— Наверное, это действительно так, старший брат. Но вы заметили, что на холме нет ни одного ручья, а дни наступили жаркие? Если появится враг и перекроет дорогу к ручью, который протекает ниже вон тех высот, что тогда? Я поклоняюсь высшему знанию подобных дел, но я также знаю, что такое жажда и что она делает с людьми. И что самое главное, это противоречит отданным нам приказам. Что если нас отбросят на восток или запад, тогда как нам приказано делать вот это и не делать того?
— Его превосходительства Чуко Яня здесь нет. Что он знает об этой земле, кроме того, что ему сообщили разведчики, без сомнения, невежественные люди, которые не знают самого главного в военном деле? Будь он здесь, он бы тут же согласился со мной. А что касается вопроса о воде — отчаявшиеся люди и сражаются с отчаянием. Голодные варвары опустошили город, когда запах процветания достиг их ноздрей. Если солдаты будут испытывать жажду и должны будут добраться до воды, то каждый станет сражаться, как сто человек. Почему вы, младший брат, противостоите сейчас мне? Или я здесь не ваш начальник, тот, кто клятвенно обещал вернуться победителем? Неужели вы думаете, что я буду рисковать своей головой, не будучи уверен, что я прав?
— Тогда дайте мне часть воинов, чтобы разбить лагерь на западе внизу, и тогда я смогу поддержать вас, если возникнут проблемы.
— Вы как лис, лающий, предвещая дурное предзнаменование. — Ма Су изогнул губы в насмешливой ухмылке. — Почему это я должен так глупо расточать своих людей?
Но когда генерал резким тоном отказался разделить отряд, среди людей, отстоявших от них на расстоянии полета стрелы, возникло замешательство. Их ряды разошлись, пропуская какого то человека, который бежал, шатаясь и спотыкаясь. На нем была грубая деревенская одежда, в грязи и пятнах, словно он часто падал на мягкую, влажную землю. Он спустился на колени перед Ма Су, ударясь головой о землю в глубоком поклоне.
— Что ищешь ты здесь, парень? — требовательно спросил генерал.
— О, простите ничтожного человека, который принес послание его превосходительству, досточтимому генералу. Приближается армия, предводительствуемая демоном людей Вей. И приближаются они так быстро, словно их несут летящие по воздуху драконы! Уже среди ближайших холмов крадутся их разведчики, а за ними — и армия, такая же многочисленная, как саранча, собирающаяся, чтобы сожрать урожай тех, кого выбрало небо, чтобы познали они тяжкий груз голода.
— Тогда пришла пора подготовиться к встрече с ними. Ценна не нога клячи, ценен выигранный ей миг времени, — генерал сказал это окружавшим его людям, но он не поблагодарил того, кто принес ему предупреждение. Он лишь обратился холодным тоном прямо к Вень Пиню:
— Поскольку, как вы заметили, нужно соответствовать правилам ведения войны, вы получите половину легиона и делайте с ним, что хотите. Но в час победы вы ответите за это.
— Старший брат, тогда я не буду искать способов уклониться от любых вопросов, которые могут быть мне заданы, — ответил Вень Пинь.
Он созвал своих офицеров и посыльных, приказывая тем, кого Ма Су отдал ему, приготовиться к походу. И кроме того он подозвал к себе жестом Мути и сказал:
— Не забыто и желание его превосходительства получить карту. И ты выполнишь это.
Мути отошел к посыльному и положил руку на его плечо. Тот, все еще глубоко дыша, посмотрел на него и Мути узнал его. Это оказался вовсе не местный житель — он видел разведчика во дворце, одетого в доспехи лучника, он был «глаза ми и ушами» императорских сил. Мути достал из седла тыкву и передал сосуд в руки воина, проговорив:
— Пей, старший брат.
Но, поднеся ее к губам, тот проговорил:
— Пустой идет чистая дорога в Рай и заполненной — темная дорога в Ад. Когда богомол охотится за саранчой, он забывает, что за ним самим охотится сорокопут.
— В Лихлючене рядом с легионом разбит лагерь Као Хсяня. — Мути вроде бы и не отдавал приказ, однако разведчик был умным человеком. И в этом утверждении для него нашелся смысл.
Он вернул тыкву, кивнул и исчез.
Отряды Ма Су уже вышли в поход, направляясь в сторону холма. Но Мути, снова прыгнув в седло, последовал за Вень Пинем.
Его куда меньших размеров отряд отошел на некоторое расстояние от холма, где люди Ма Су сейчас трудились, срезая деревья и наспех строя укрепления. Достигнув уровня дороги, Вень Пинь отдал приказ сделать то же самое. И пока его люди были заняты этим делом, Вень Пинь собственноручно на длинных бамбуковых планках (это означало, что послание имеет первостепенную важность) нарисовал карту местности, отметив положение своего отряда и отряда Ма Су. Он также составил короткий рапорт о том, что старший генерал решил относительно места сражения. Затем вложил связку планок в конверт и запечатал его печаткой кольца со своего большого пальца.
Потом Вень Пинь призвал к себе разведчиков и отослал их следить за продвижением войска Ссумы и за тем, что происходит у Ма Су на холме. Однако Мути уехал еще до этого, забравшись на коня, выбранного из за его силы и скорости, и помчавшись, как ветер, обратно к форту, где базировались основные части армии.
Дважды он менял коней, но и время тоже шло, и только поздно ночью он, шатаясь от усталости, предстал перед Чуко Янем. Министр взял пакет с посланием у Мути, но не распечатывал его, пока не отдал приказ принести еду и питье и устроил так, что мальчика усадили и накормили. А потом он быстро прочитал послание Вень Пиня и сравнил эту карту с той, больших размеров, что до сих пор лежала на столе.
Затем министр бросил взгляд на Мути, который жевал пирог с маслом, пытаясь утолить чувство голода, пожиравшее все внутри него, но не слишком при этом забывая о приличных манерах.
— Дыня может скатиться с остроконечной крыши в двух направлениях, однако оба они ведут к падению. Высказанное даже шепотом дурное слово эхом отдается на сотню миль. То, что ты видел и слышал, не следует повторять.
Мути отложил в сторону наполовину съеденный пирог.
— Этот человек, властелин, и слеп, и туп.
Но если Чуко Янь не пожелал говорить с Мути, то он и не притворялся, что пытается оградить своих высших офицеров от знания всех последствий возможной катастрофы. Потому что находившиеся в комнате люди стали свидетелями никогда ранее не виденной картины — вид разгневанного Чуко Яня: он с такой силой ударил по поверхности стола, что могучее дерево гулко отозвалось. И такой страстный вопль вырвался из его горла, словно пламя изрыгалось из пасти дракона:
— И вот теперь невежество Ма Су и его бессмысленная гордыня уничтожат армию! Легко набрать тысячу солдат новобранцев, но где найти хорошего генерала?
Офицеры, находившиеся в комнаты, переводили взгляды друг с друга и подходили поближе к своему начальнику. И Янь Ай, самый высокий по ранту, рискнул спросить:
— Что же такое ужасное случилось, ваше превосходительство?
— Из за глупого неподчинения совершенно ясно отданному приказу мы, может быть, уже потеряли Чихтьень, а может, и больше. Ма Су рискнул поставить на кон в этом деле свою голову. Ладно, если он не умрет в сражении, то скоро узнает, что трещину в нефрите скипетра можно отполировать, но с трещиной в голове ничего нельзя поделать!
После этого Чуко Янь снова стал спокойным. Его рука вновь коснулась усов и принялась теребить волосинки в разные стороны, что всегда служило признаком глубокой задумчивости.
И тогда Янь Ай сказал:
— Я не слишком умен и не учился искусству войны. Но поставьте меня на место Ма Су, и тогда, возможно, не все еще окончательно погибнет.
Однако, когда министр согласно, с почти отсутствующим видом, кивнул и Янь Ай уже готов был отдать приказы своим подчиненным, вошел еще один посыльный, первый из многих других.
Но Мути, отпущенный наконец спать на свое удобное твердое ложе, не слышал новостей, с каждым разом все более ужасных, сообщаемых сперва министру, а уж затем, из уст в ухо, и так далее распространяемых по всей крепости. И когда мальчик поднялся, чтобы придти к своему властелину, он услышал сразу обо всем. Можно приказать проглотить язык одному, другому, но не шести или семи.
Как и предупреждал Вень Пинь, отряды Ссумы окружили холм, который Ма Су выбрал для строительства форта. Сам Ссума в маске вышел вперед осмотреть пост, который построили воины Ву. Однако яркий свет луны выдал его, и люди в крепости его узнали. И тогда, как сообщалось разведчиками, Ма Су рассмеялся и выкрикнул:
— Если он прислушается к совету фортуны, то не нападет на нас. Неосторожная крыса, которая вцепилась в кошачий хвост, должна быть готова к ударам.
После чего Ма Су отдал приказ своим людям проследить за тем, чтобы над холмом взвился красный флаг. Между тем отряды Ссумы подошли совсем близко, и теперь ручей с водой оказался в руках врага. А потом другой полк, пришедший из Вей, двинулся к отряду Вень Пиня.
Солнце снова встало, и людей на холме охватила жажда, которая становилась все более мучительной, когда наступили самые жаркие часы дня. Но пока что Ссума не начиная нападение, просто предоставил все дело жаре. И когда наконец Ма Су потерял терпение и поднял флаг, его люди не смогли двинуться вперед. Солдаты, облаченные в доспехи, так были изнурены жарой, что многие совсем ослабли и падали, задыхаясь.
Ма Су, охваченный сильным гневом, приказал, чтобы офицеры возглавили атаку, а кто откажется, того тут же, на месте, обезглавили бы. И когда трое или четверо погибли такой страшной смертью, люди действительно встали для решительной атаки вниз по склону холма. Но солдаты Ссумы уклонялись от встречи с ними лицом к лицу, приветствуя их издали дождем точно выпущенных стрел из луков. А вскоре Ма Су приказал солдатам отойти в крепость под ее защиту, пока не придет помощь. Однако Вень Пинь был отрезан от них, так что оттуда не могло прийти к ним спасение?
И тут вспыхнули беспорядки. Кое кто из солдат пришел в ярость из за того, что погибли офицеры, другие же сходили с ума от отсутствия воды. Некоторые даже сдавались врагу, чтобы напиться. А позже люди из Рей подожгли на склоне холма лес и кустарник. После чего отчаявшийся Ма Су был вынужден стремительно броситься на запад, а Чань Хо, возглавлявший передовой отряд Ссумы, загнал его в лагерь Ву Ена, далеко от края Чихтьеня. Грохот сигнальных барабанов остановил это преследование, когда солдаты Ву Ена в свою очередь ударили по врагу, заставив его отступить в сторону города.
Однако именно там Ссума и его сын приготовили для Ву Ена засаду, и Вень Пинь выступил им на помощь, чтобы вытащить своих товарищей из ловушки. И пока они сражались в поле, быстро передвигающиеся войска Ссумы, разделив их лагеря, опустошили их, и императорские отряды были отогнаны обратно к городу Лихлюченю, где Као Хсянь пришел к ним на помощь. Была предпринята ночная атака, и вот так на данное время и обстояли дела.
Ву Ен и другие командующие, которые были назначены для защиты Чихтьеня, отправились туда тремя разными дорогами. Но когда они добрались до этого города, перед ними была взорвана бомба, ослепительно осветив все вокруг, загремели барабаны, и враг показался им каким то демоном. А потом, когда и Вень Пинь добрался до места встречи, им пришлось оставить надежду на возвращение себе города. Они смогли только отступить назад в Лихлючень, и то лишь для того, чтобы обнаружить перед собой войска Ссумы.
Осознав, что их превзошли и числом и военным умением, Ву Ен продолжил отступление, чтобы постараться удержать проход в Яньпинь. Часть армии Ссумы преследовала их до самой долины Чи, в то время как другая половина вражеского войска, под командованием самого Ссумы, направилась к Хсиху, чтобы захватить там главную базу снабжения и вещевой обоз. Таким образом они вскоре подошли к Хсиченю, городу, в котором располагались другие важные склады и который также оставался единственной защитой на пути ведущем к важным городам Нанан, Тьеншин и Айнтини.
Тем временем Мути, проснувшись, вернулся в комнату министра. Там всюду толпились офицеры, приходили и уходили посыльные, однако мальчик пробился сквозь плотную толпу и снова взял меч Чуко Яня, готовый дождаться своего повелителя.
Министр выслушивал этот поток дурных известий, и теперь его лицо не искажалось от гнева. Он не колебался, а отдавал быстрые приказы то одному человеку, то другому. И другой его слуга принес хозяину доспехи и, пока он отдавал приказы, помог ему облачиться в них.
В руках Мути снова покоился могущественный меч, побывавший во многих сражениях. Это был подарок самого Сына Неба, что каждый мог увидеть по выгравированной надписи на клинке, когда он извлекался из ножен, — поднявшийся на ноги с пятью когтями Лунь Император. Этот дракон отличался от остальных: по какой то прихоти художника на рисунке его огромные глаза прикрыты веками, так что этот чешуйчатый защитник кажется уснувшим или же наоборот, только что пробудившимся от сна. Вот поэтому этот клинок и известен, как «Дремлющий Дракон».
Когда Мути подал его министру Чуко Яню, тот лишь слегка выдвинул его из ножен, не сводя глаз с дракона, лицо его было сосредоточенным и решительным.
— Вот так все обращается в ничто, — заметил он. — Это моя ошибка. И когда о том, что ошибка совершена, становится известно, ее необходимо скорее исправить, если это возможно. Каждый человек следует тропою своей собственной судьбы, и нет двух похожих. Похоже, что моя теперь ведет в царство зла, где утрачена мудрость и сохранилась одна лишь глупость.
Потом он вызвал двух капитанов, чьи способности были хорошо известны, — Киана и Чаня.
— Возьмите трех человек, — приказал им министр, — и скачите по дороге в Вукуньшан. Если увидите врага, избегайте сражения, но бейте в свои барабаны и трубите в рог, кричите так громко, словно это кричит огромная армия.
Если они отступят, не преследуйте их, а скачите прямо к проходу Яньпинь.
И он послал командующего Яня подготовить все в городе Чьенко к отступлению, собрав припасы, солдат и местный люд, который боится прихода врага. Ма Таи и Чань Вей должны были прикрывать отступление, устраивая хитроумные засады по всей долине.
Все эти приказы министр отдавал спокойным голосом, как тот, у кого есть целый год в запасе и кто не стоит на самом деле перед лицом смерти, когда всем его планам угрожает гибель. Не пренебрег он и отправкой других всадников в Нанан, Тьеншин и Айнтини с мрачными известиями, которые могли бы оказаться полезными для живущих там людей, чтобы захватить дорогу на Ханчунь.
Он казался таким спокойным, что все, кто слышал его, приободрялись и укреплялись в свою очередь мужеством, словно захмелели из источника, в который сам бог войны пролил вино храбрости. А потом с пятью спутниками Чуко Янь оседлал коня, и они поскакали в Хсичень, чтобы переместить оттуда склады: если их захватят или уничтожат, то это уж действительно будет смертельный удар для всех защитников Ву.
Во время всей скачки Мути находился прямо позади властелина, но не с мечом, который Чуко Янь теперь держал в своей руке, а с гордостью размахивая знаменем главнокомандующего, чтобы все знали, что Чуко Янь — военачальник, который не страшится опасности, не убегает от нее. Прибывали другие посыльные, и всегда новости, которые они приносили, были малоутешительными: отряды Ссумы двигались к ним, принося опустошения везде, где проходили.
Никого из начальников высшего ранга не осталось в этом маленьком отряде, за исключением самого Чуко Яня и нескольких гражданских официальных лиц, которые не являлись воинами. И когда они достигли города после стремительного марш броска, министр резким тоном отдал несколько приказов, направо и налево, так что его подчиненные разбежались и помчались выполнять его приказания. Их и без того небольшая группа уменьшилась наполовину, так что тем, кто остался, чтобы заняться перемещением складов, пришлось попотеть и поднапрячься, нагружая повозки, запряженные волами, чтобы увезти их из обреченного города.
Сам Чуко Янь взобрался на крепостной вал возле западных ворот, чтобы взглянуть на картину военных действий, которая расстилалась перед ним. Огромными желтыми облаками вздымалась пыль в такого же цвета небо. И эта пыль зависла над двумя дорогами, словно раздвинутые режущие кромки огромных ножниц, вот вот готовые сойтись; для этих ножниц город в Хсичене — всего лишь орешек, который легко можно расколоть.
Министр наблюдал только несколько секунд, а потом снова начал торопливо отдавать приказания, используя даже Мути в качестве посыльного. Все знамена, которые указывали на присутствие в Хсичене защитников Ву, были спущены. С бастионов убрали копья, чтобы их не было видно. И по всему городу прокатился слух, что ни один из офицеров не должен появляться в нем, и быстрая смерть будет наказанием за неподчинение этому приказу.
Солдаты снимали доспехи, откладывали в сторону мечи, копья и луки и надевали синюю одежду крестьян, становились простыми людьми. С метлами и корзинами для мусора они появлялись на улицах, похожие на тех, чьим делом было лишь поддерживать чистоту и порядок. К тому же с передних ворот были сняты засовы и их широко распахнули, позволяя любому пришедшему беспрепятственно глазеть на улицы города.
Между тем министр направился к сторожевой башне у ворот, где Мути помог ему избавиться от доспехов, отстегивая пряжки и ремни. Он отложил в сторону тяжелый драконий шлем и меч, вложенный в красные покрытые глазурью ножны. В укреплении, где обычно люди носят одежду воинов, он облачился в простой серый халат, наподобие тех, что надевают даосские жрецы, а на голову надел черную шляпу.
Потом министр призвал к себе одного из юных писарей и передал ему шест со знаменем, на котором красовался хвост яка, вроде того, что возвышался над зданием магистратуры. Мути, сняв по приказу командующего собственную легкую амуницию, поднял меч в ножнах, поскольку это входило в его обязанности.
И наконец министр протянул руку к лютне, на поиски которой он ранее отправлял в город мальчика. Чуко Яня нежно пробежался по струнам, проверяя звук, слегка нахмурился, и стал настраивать инструмент. Затем, держа лютню в одной руке, он взошел на парапет над воротами, где двое солдат уже установили скамью. И там он уселся, держа лютню на коленях, а писарь и Мути заняли свои места по обе стороны от него, словно они находились в деревенском саду и пришли насладиться тишиной летнего полудня, а шум и опасности войны остались где то далеко.
Чуко Янь, настроив лютню, начал играть и спел одну из песен Чи Каня:
***
«Я отбрасываю мудрость и отрекаюсь от учения,
Мысли бродят в огромной пустоте…
Постоянно сожалея о неправильно сделанном…»
***
Пропев эту песню, он начал другую. Но ни разу не спел он песни о войне — нет, только о людях, которые живут в мире, и стихи эти были написаны в местах спокойствия.
Он не выказывал ни малейшего интереса к тому, что происходит на дорогах, ведущих к городу. Мути и юный писарь пытались сохранять такое же спокойствие и отсутствие интереса к происходящему вокруг. Что чувствовал писарь, Мути не знал. Но что касается его самого, то внутри у мальчика все сжалось, он с ужасом ожидал первого выстрела из лука, а ждать этого уже недолго; разведчики вражеского передового отряда уже скачут внизу, хотя и с осторожностью людей, ожидающих засады.
Долгое время разглядывали они открытые ворота города и группу из трех человек на крепостном валу, потом повернулись и, гулко стуча копытами, галопом ускакали тем же путем, каким пришли. Мути крепче сжал меч, словно то, что он держит его так, может послужить какой то защитой. Однако Чуко Янь лишь слегка улыбнулся, закончив песню, и начал другую, в которой на этот раз прозвучали слова восхваления гонимых ветром облаков.
Вскоре вместо разведчиков показался отряд, состоящий из офицеров. Судя по богатым доспехам, они занимали высокое положение, хотя у них нет именного знамени какого нибудь рода. Неподалеку от стены они повернулись и остановились, не покидая седел некоторое время, которое показалось Мути очень очень долгим. Они слушали Чуко Яня, словно приятные слова, которые он пел, несли в себе какой то ужасный смысл, хотя теперь он восхвалял опавшие листья, гонимые осенним ветерком, не обращая никакого внимания на воинов, расположившихся внизу, остановив взгляд где то далеко поверх их голов, словно они для него невидимые призраки. Мути видел, как они начали переговариваться между собой. Один даже подъехал поближе, чтобы бросить взгляд за ворота на улицу, по которой ходили люди, не выказывающие никакого видимого беспокойства.
Потом солдат Вей поскакал назад к своим спутникам, и теперь он, похоже, направлялся к человеку в этом отряде, облаченному в самые роскошные доспехи. Но тут этот офицер выбросил вверх руку в приказном жесте, резко скомандовал, и все они, развернувшись, галопом поскакали прочь. Министр продолжал петь, когда над дорогой снова поднялась пыль. Только в этот раз она сигнализировала об отходе войска Вей. Мути глубоко вздохнул, несказанно удивленный.
И тут Чуко Янь громко рассмеялся и отложил в сторону лютню, и к нему из башни пришли несколько одетых в гражданские одежды людей, которые прискакали сюда вместе с ним.
— Ваше превосходительство, каким волшебством вы воспользовались? — рискнул спросить самый старший. — Вы пропели какое то заклинание, написанное мудрецом для этой цели?
И снова министр рассмеялся.
— Я не использовал никакого волшебства, младший брат. Если только ты подразумеваешь то, что люди понимают под магией. Есть одна старая пословица: берегись дремлющего дракона, не буди его. Ссума подумал, что он видит здесь дремлющего дракона, и те меры предосторожности, которые я предпринял, удержали его от пробуждения дракона. Он отлично знает о моей репутации, что я никогда не делаю ничего, не просчитав всего десять раз, что я не бросаюсь безрассудно в опасность. Поэтому, когда он увидел открытые ворота, приглашающие его в город, то его естественно охватили подозрения, что здесь устроена хитроумная засада. Когда он увидел меня, спокойно играющего на лютне, и рука моя перебирала струны, а не держалась за рукоять меча, он поверил, что я чувствую себя здесь в полной безопасности и не нуждаюсь в дополнительной защите. И вот теперь он уходит, чтобы потом встретиться с войсками Киана и Чаня, уже занявшими боевую позицию, и получить отличный урок. Но… будь я на его месте, я не свернул бы в сторону. И он еще долго будет сожалеть о сегодняшнем дне.
И вот вновь министр стал человеком быстрых действий, отдающим приказы, чтобы остатки запасов продовольствия и оружия немедленно переправили в Хуньчунь: он знал, что Ссума не замедлит с возвращением.
Впрочем, слова, сказанные им, уже передавались среди солдат, а потом и среди горожан. Поэтому, когда он прискакал на коне к ним, они приветствовали его криками: «Дремлющий Дракон».
И только позднее Ма Су привели к министру. Увидев главнокомандующего, приказ которого он отказался выполнять, генерал бросился на колени и принялся биться головой о землю, прося пощады. Однако, хотя Чуко Янь и смотрел с жалостью на униженного, он сказал:
— Когда Небо посылает несчастия, их можно избежать; но когда их вызывает сам человек, он лишает себя права на жизнь. Верно сказано: уста — это дверь, ведущая к беде, как не менее истинно и то, что великие планы рушатся из за нетерпения и глупости. Если первые слова какого либо приказа не выполняются, то даже последующие десять тысяч не способны предотвратить неудачу. И ни один человек не может называть себя солдатом, если не подчиняется приказам своего полководца.
Ты слишком поспешно поклялся своей головой, что добьешься победы, а победа ускользнула от тебя, уведенная демоном гордыни, чтобы подвергнуть испытанию весь наш тщательно разработанный план. И теперь твою голову ждет та судьба, о которой ты сам просил.
Вот так и поступили с Ма Су, именно так, как он в своем безмерном тщеславии и предложил сделать. Однако Чуко Янь знал, что генерал был храбрым человеком, не предателем, только глупым из за собственной гордыни. Поэтому он не позволил наказывать всю семью Ма Су, только доставил его родичей в свое владение.
И едва только выдалась первая же передышка, министр собрал вместе своих старших офицеров и показал им рапорт обо всем случившемся, который он написал для Сына Неба. К этому рапорту, который заканчивался упоминанием о казни Ма Су, он добавил следующие слова:
— Тот, кто ошибается при выборе человека на важный пост, сам совершает смертельную ошибку. И он больше не достоин быть тем, кому можно доверить охранять трон.
Именно поэтому этот недостойный слуга должен быть по праву лишен незаслуженных им почестей и наград, которые получил в прошлом, равно как и поста, занимаемого им и кроме того его следует должным образом наказать за ошибки, со вершенные им при неправильном, использовании власти.
И хотя его офицеры и начали громко протестовать, Чуко Янь не изменил ни одного из этих своих высказываний, добавленных к рапорту, который он подписал «первый министр» и отправил затем императору.
Сначала император возражал. Однако Чуко Янь был непоколебим в своем решении и настаивал, что он больше не соответствует своему посту, так как совершил фатальную ошибку, избрав Ма Су своим главнокомандующим. Император почтил такую искренность, которая, как говорят, чаще встречалась в былые дни, когда люди имели более чистые души, поэтому, хотя он и принял отставку Чуко Яня с поста первого министра, тем не менее оставил его во главе армии, со всеми прежними правами и обязанностями. И все продолжали высоко отзываться о Чуко Яне как о мудром и уважаемом человеке.
И вот тогда то Дремлющему Дракону и посвятили песню, где было сказано о нем:
***
«Полностью для врага этот город открыт,
Но лютня Чуко чудеса творит.
Отвернет она прочь легионов марш:
Оба полководца разгадали планы врага».