АНДРЕ НОРТОН
Разное: Опасный спутник

Конвульсии червя были как удаленный барабанный бой. Но теперь стали слышны и другие звуки. Этот мир, который при сгущении тумана всегда был таким тихим, вдруг стал оживленным, хотя, я не сомневалась, все эти звуки исходили снизу, не угрожая нашей безопасности. Я не могла определить, что их издавало, да и не хотела.
Оомарк пересел ближе.
— Пришел первый, маленький, а теперь побольше. Скоро они закончат червя, и потом могут пойти за нами.
— Действительно, — согласился Косгро. — Нам пора двигаться дальше. — Он взглянул на Бартаре и еще раз осторожно прикоснулся к повязке.
— Твоя рана… ей надо заняться.
— Позже. Сейчас у нас нет времени, — сказал он с серьезным видом. — Но я уже не смогу нести ее долго.
— А еще далеко? — резко спросил Оомарк. — Посмотри на корень, Килда. Далеко?
Я забыла о нашем удивительном проводнике. Теперь я его снова достала.
Оказавшись у меня в руке, он указал в том же направлении, куда уходил далее выступ, на котором мы пристроились. Косгро прикоснулся к нему кончиками пальцев.
— Достаточно твердо. Мы не очень далеко. Пока смогу, понесу ее.
Будто ему придало сил то, что он прочел по корню, он поднялся и позволил мне помочь поднять Бартаре и перекинуть ее через плечо, как раньше. И мы снова пошли, вдоль выступа. Мне не надо было напоминать об осторожности. Я слишком хорошо слышала звуки, доносящиеся снизу. Несложно было догадаться, что будет, случись нам привлечь внимание тех, кто там пировал. Нам чрезвычайно повезло при встрече с падучим червем. Второй раз удача так широко нам не улыбнется.
Выступ становился все уже и уже, и я задумалась, как нам взобраться выше на этот крутой склон или спуститься по нему. Учитывая, что Бартаре была безжизненным грузом, вряд ли мы бы это осилили.
Но удача все же улыбнулась еще раз, потому что, когда выступ все таки закончился, мы оказались перед рядом уступов, похожих на ступеньки очень крупной лестницы, ведущей вверх, по которым мы могли взбираться.
Это была ужасно тяжелая дорога, и на вершине мы снова рухнули на землю, шумно и тяжело дыша. На этой высоте корень у меня в руке повернулся, указав вниз под углом; это говорило о том, что мы были выше убежища, на которое так надеялись. Таким плотным был туман вокруг, что я боялась, не упадет ли кто нибудь из нас, или все мы, с какого нибудь невидимого обрыва, продвигаясь в этой непроглядной дымке.
— Вниз, да? — Косгро пристроил поудобнее Бартаре, глядя на корень. — Но если нам по этой дороге, мы по ней идти не можем — пока что.
Он вздохнул, как человек, приложивший столько усилий ради такой незначительной цели.
— Кроме того, — продолжил он через секунду, за которую я успела осознать, насколько велика была опасность, — есть еще и проблема еды…
Еда! Я крепко сжала узел. Но не могла отрицать, что хотела есть. Едва ли мой сильный голод утолило то подобие еды, которую мы разделили около ягодного куста. Если я едва не теряла сознание при одной мысли о пище, то насколько хуже, должно быть, это было для Косгро, который не только нес Бартаре, но и потратил столько сил, сражаясь с падучим червем.
Я неохотно развернула припасы; и снова похолодела, когда увидела, как мало их осталось. Как только они закончатся, у нас пропадет последняя надежда остаться самими собой.
Я намазала вафли протеиновым маслом и взяла себе порцию поменьше. К большей части, для Косгро, я добавила шоколадный кубик. Он не постеснялся принять бо льшую порцию: такого разделения требовал здравый смысл.
Тщательно прожевывая вафлю, я быстро завернула еду обратно, спрятав ее с глаз долой и подальше от искушения. Потом начала перевязывать ноги. На это нужно было пожертвовать еще частью пиджака.
Взглянув на них, я содрогнулась — такими чуждыми они стали. Пальцы стали ненормально большими — как… как корни! Корнеобразные ступни, кожа, затвердевшая как кора, зеленые волосы — я не вскрикнула, но зажала рот рукой и старалась поскорее обмотать ноги, ни о чем не думая.
Допустим, я повиновалась бы импульсу, который подталкивал меня отбросить в сторону обмотки и вкопаться в почву пальцами — корнями? Стала бы я от этого кустом, деревом, чем то закрепленным в этом мире на все времена? Нужно следить, чтобы этого не произошло, чтобы я не позволила пальцам дотронуться до земли.
Оомарк ходил туда сюда. Теперь начал притопывать по камню.
— Нам надо идти! Внизу много Темных, идет еще больше!
Косгро снова вздохнул.
— Он прав. При сгущении тумана они охотятся больше всего. Червя им не хватит.
Я подняла корень, надеясь, что он как нибудь изменил сигнал. Но он все так же указывал вниз.
— Куда нам идти? Если вслед за этим, то надо возвращаться.
— А этого мы не можем! — Косгро скрестил руки на груди. — Будем двигаться на этом уровне как можно дольше — и надеяться на какой нибудь маленький подарок судьбы.
И он снова понес Бартаре. Но теперь мы еле ползли и часто останавливались передохнуть. Корень в моей руке неожиданно поменял направление. Я остановилась, чтобы показать своим спутникам его перемещение обратно.
— Мы прошли это место.
Косгро положил девочку. Вместе мы стали на колени и очень медленно и осторожно поползли налево, надеясь наткнуться на кромку обрыва и таким образом выяснить, что внизу. И тут, подобно тому как вонь от падучего червя была предупреждением, так сейчас освежающий аромат заметуса стал обещанием надежды. Косгро воскликнул; щель его рта вытянулась в гротескную пародию человеческой улыбки.
— В этот раз мне не становится от него плохо!
— От чего?
— От запаха заметуса! Я уже выношу его. — Он стукнул большим волосатым кулаком по камню. — Неужели не понимаешь? Еда помогла! Я теперь в меньшей степени часть этого мира. Заметус не отпугивает меня!
Мне понятно было его возбуждение: такое же испытала я, когда моя кожа размягчилась после того как я подобрала ту первую ветку. Мы лежали рядом, плечом к плечу, стараясь разглядеть внизу край скалы. Но туман был таким густым, что мы ничего не могли разглядеть. Деревья, которые мы искали, были, может быть, очень далеко, а может быть, очень близко, но, так или иначе, скрыты от нас.
Как мои пальцы корни черпали из почвы своеобразную энергию, так сейчас этот аромат давал мне другую. Голод, щемящей болью терзавший мне живот, исчез. Я почувствовала умиротворение; почувствовала, будто для меня нет ничего невозможного, что я распоряжаюсь судьбой, а она подчиняется моей воле.
— Кажется, спускаться не так уж и трудно, — сказала я. Та часть скалы, которую мы видели, была изломана и изрыта, предлагая опору для руки и ноги.
— Там где мы видим, да, — согласился Косгро, но добавил: — Бояться то надо того, что нам не видно. Если бы у нас была веревка, что то, что помогало бы спускаться, мы бы могли…
Неужели он собирается сдаться? С изумлением я выпрямилась и села.
— Но ведь мы же должны спуститься!
— Согласен. Но как, по твоему?
Секунда здравого размышления — и я поняла, что он прав. Трое из нас легко могли это сделать. Но с Бартаре у нас не было шанса — не было для всех нас. И вот я стояла перед единственно возможным решением. Только я могла обращаться с заметусом, не испытывая дискомфорта. То, что даже одна ветка была настоящим подспорьем, было уже проверено. И это подспорье нужно нам, чтобы выжить. Значит, я должна спустится, взять свежую ветку и вернуться с ней.
Я так и сказала и приготовилась услышать возражения от Косгро. Он долго молчал, и потом сказал:
— Полагаю, это единственно возможный план.
— Ты как то не очень уверен.
— Ничего не могу поделать, это так. Мы не знаем, что там внизу, не знаем даже, можно ли карабкаться по скале вниз там, где мы ее не видим. Спускаться в неизвестное опасно, а ты в наименьшей степени подготовлена к встрече с такими опасностями.
— По запаху можно сказать, что там, должно быть, не одно дерево заметуса в цвету. И сколько опасностей этого мира могут к такому приблизиться? Или я ошибаюсь, думая, что это средство от многих местных недугов?
— Нет. И — ты права, ты одна можешь с ним справиться. Я только могу сказать: будь начеку и береги себя, как только можешь.
После того через что мы прошли, такие предостережения были излишни. Я еще раз проверила обмотки на ногах, чтобы убедиться в их надежности. И прежде чем соскользнуть с края вниз, я сделала еще кое что. Я вручила ему сумку с продуктами, тем самым выказав ему самое большое доверие, на какое была способна. Он не потянулся к ней; скорее, пронизывающе посмотрел на меня и сказал — слова его были ясными и резкими:
— Если ожидаешь неудачи, лучше не ходи. В самом воздухе будет витать что то, что притягивает и увеличивает неуверенность, накликивая судьбу, которой можно было бы избежать.
Я делано засмеялась, надеясь скрыть, как его слова меня потрясли.
— Так ты что же, думаешь, я предвижу свою гибель? Ошибаешься. Просто не хочу, чтобы сумка мне мешалась. Теперь я делаю тебе исключительно важное ответное предупреждение — может быть, наши жизни зависят от этого узелка.
Он кивнул.
— Думаешь, я этого еще не понял? Уж поверь, он будет хорошо охраняться.
Опускаясь через край, я не оглянулась назад, а направила все свое внимание на каменную стену со множеством полезных для меня трещин. Хоть и туго перевязанные, мои ноги были более гибкими и лучше выискивали впадины и выступы, чем если бы они были в ботинках. Но я пробиралась очень медленно, тщательно проверяя каждый выступ, прежде чем опереться на него.
Весь мой мир сузился до этой полоски стены, влажной из за густого тумана. Секрет заключался в том — быстро обнаружила я, — чтобы жить только настоящим моментом. Так что я цеплялась и выискивала опору, цеплялась и выискивала, и каждый раз, меняя положение, отыгрывала еще кусочек пути. Запах заметуса становился все сильнее, подбадривая меня, когда я решалась подумать о нем — поверить, что дерево или деревья не могли быть слишком далеко.
Наконец моя нога коснулась поверхности, и замерла; все еще оставаясь лицом к стене, не решаясь развернуться, я соскользнула одной, а потом другой ногой вниз и провела вперед — назад, чтобы окончательно убедиться, что мне есть на чем стоять. Держась одной рукой за стену, я очень медленно развернулась.
У меня под ногами был твердый камень, ровная поверхность, уходящая в туман. И на краю видимого пространства — зеленый обод дерна. Я в нерешительности задержалась на месте, потому что не была уверена, смогу ли вернуться сюда же без ориентиров. Но заметус не мог быть очень далеко, а нерешительность ничего не решала.
Я начала вслух считать шаги, надеясь, что так у меня будет хоть какой то ключ к дороге обратно. Так я дошла до дерна, мягкого и пружинящего под ногами. Здесь я наклонилась и вырвала охапку упругой травы, несмотря на ее сопротивление, чтобы оставить ориентир. И так я шла вперед, оставлял за собой отметки каждые пять шагов.
Так я дошла до первых деревьев заметуса. Их было больше чем одно — по сути, маленькая рощица. И я стояла, дыша полной грудью, ликуя от пьянящего чувства благополучия и здоровья.
Цветы висели толстыми гроздьями, но были не чисто белыми, как на той моей ветке. Некоторые были с золотистым обрамлением по краям. А другие отрывались и плавно слетали на землю, где на дерне их уже порядком набралось.
Я осторожно подошла к ближайшему дереву и подняла глаза, решив выбрать самую свежую ветку, потому что, казалось, цветы уже миновали пик цветения и приближались к концу своего жизненного пути.
Сделав выбор, я подняла руки отломить ветку с дерева. Но когда мои пальцы дотронулись до нее, она сама отвелась подальше, будто дерево догадалось, что я собираюсь сделать, и оказывало мне сопротивление. От этого я отпрыгнула назад, — мне в голову пришла странная мысль, что оно может хлестнуть меня в отместку.
Был ли это такой же случай, как с пучком травы? Должна ли я внести в ответ какую нибудь странную плату? Я оглядела порезы на руке. Они все еще болели, но кровь уже не шла. Я глубоко вдохнула и подошла к стволу дерева, приложив порезанную и грязную руку к сияющей серебристой поверхности.
Я не знаю, почему сделала именно это, но почему то казалось, что так правильно. Я заговорила с заметусом, будто с равным существом, к которому можно было обратиться за помощью, если бы оно могло понять, как нам эта помощь нужна. Я просила у дерева то, что оно само мне даст, сказав, что не предприму попыток взять то, в чем мне откажут; теперь я вспомнила, что первую ветку отнесло ко мне ветром, и что я не срывала ее.
Надо мной шелестели листья ленточки и кивали охапки цветов. Это движение не было вызвано ветром, оно передавалось следующему дереву, и следующему, становясь все громче и громче.
Надо мной разразился шквал падающих, уже увядающих цветов, которые отрывались от дерева, будто их бросили. Они попадали мне в волосы, в складки пиджака, липли к рукам и плечам, будто у лепестков было клейкое покрытие.
У меня над головой что то резко раскололось. Когда я отклонилась назад, чтобы посмотреть что случилось, все еще не отрывая рук от ствола, прямо мне в руки с необъяснимой точностью упала ветка. По форме как буква У, с гроздью цветов на каждой палочке. И, к моему восторгу, они еще не были увядающими, как упавшие цветы, так что можно было ожидать, что они продержатся дольше.
Я снова заговорила, выражая благодарность неведомым силам, ниспославшим мне этот дар, испытывая благоговейный трепет, тронутая ответом на мою просьбу, стыдящаяся своего собственного акта жадности при попытке отломать ветку на свой выбор. Казалось, ствол потел под моими ладонями, во всяком случае там конденсировалась жидкость. Больше всего на свете хотелось мне прикоснуться к стволу губами, слизать в сухой рот тяжелые блестящие капли. Моя жажда была столь велика, что соблазнила меня, и, отбросив всякое благоразумие, я обняла ствол и припала к нему губами.
Жидкость не была водой — она была слишком сладкой. Но от нее исходило тепло и чувство добра и надежды. И хотя я не вполне напилась, как привыкла, она очень меня освежила. Уходя от дерева, я снова вознесла благодарность. И мне это не казалось странным, потому что заметус был не просто деревом — хотя чем он был, я не знала.
Надежно закрепив ветку за поясом, я вернулась к обрыву. Взбираться было не так трудно, как спускаться, потому что легче глядеть вверх на выступы, и к тому же жидкость восстановила мои силы, подготовила меня к новому напряжению.
Упавшие на меня цветы так и висели, приклеившись к моей коже. А мне и не хотелось отряхивать их — их аромат и нежное прикосновение к телу были очень приятны.
А раз подъем был не таким тяжелым, как спуск, то и времени он занял меньше, что меня ободрило. Добравшись к краю и перемахнув через него, я с энтузиазмом старалась придумать, как нам всем спуститься к роще. Для меня она была идеальным прибежищем для отдыха и восстановления сил.
Когда я добралась до вершины, туман начинал рассеиваться. Бартаре лежала все там же, очевидно, в таком же глубоком сне, как и раньше. Неподалеку Оомарк сидел на корточках, будто играл в часового. Косгро сидел рядом с девочкой; плечи его ссутулились, руки свисали между колен — весь его вид выражал полное истощение.
Он поднял голову, глядя, как я триумфально размахиваю веткой в воздухе.
— Нужно как то спуститься, — сказала я ему. — Там целая роща заметуса. И…
Из за того, что я размахивала веткой, несколько лепестков, приставших к моей коже, наконец оторвались. Они парили в воздухе, пара из них упали на Бартаре — на лицо и грудь.
Впервые она шелохнулась — не просто шелохнулась, а пришла в себя с проворностью спавшего человека, разбуженного опасностью. Ее руки отряхивали лицо. Мы были так напуганы, что застыли как вкопанные. Ведь она так долго была более или менее неодушевленной частью нашей группы, что мы почти уже начали воспринимать ее именно такой.
Косгро бросился к ней, но слишком поздно. Она ускользнула от него с безрассудной скоростью животного, бегущего от погони. Лепесток с ее лица пристал к пальцам. Она закричала, ударила рукой о тело, будто ей нужно было во что бы то ни стало отряхнуть с себя что то мучительное.
— Бартаре! — Я сделала шаг вперед; подняв вверх руку останавливающим жестом, будто видя во мне ужасное чудовище, она издала крик, от которого я замерла.
Может, Косгро тогда и схватил бы ее, если бы Оомарк не оказался у него на пути. Мужчина столкнулся с мальчиком, споткнулся и какое то время старался удержаться на ногах. Бартаре, наконец встав на ноги, бросила на нас последний взгляд ужаса и вызова и бросилась бежать — туда, в туман, подальше от края обрыва, в неизвестность.
Не думая ни о чем, я рванула за ней.
И только когда оказалась окружена туманом, поняла все свое безрассудство, ведь теперь все мы, наверное, будем слепо бродить в тщетной надежде встретиться. Мы можем закричать, и, возможно, так установим контакт — но этот шум несомненно привлечет внимание и тех, с кем мы не хотели или не осмелились бы встретиться.
Как только я осознала всю серьезность своей ошибки, то остановилась и начала слушать. Мне был слышен глухой стук ног о камень — Бартаре. Но стоило шелохнуться — и звук исчез. Так что я не решилась принять его за ориентир. Я взглянула на ветку заметуса. К ней меня привел корень. А теперь, не приведет ли меня заметус к Бартаре? Только только мне в голову пришла эта мысль, как ветка повернулась в моей руке, и двойным грузом цветов ее развилка указала направление. И я не сомневалась — это не я ее повернула. У меня не было иного выхода, как последовать за проводником.
Я поступила, как мне наказывал Косгро, когда мы искали с помощью дороги Оомарка: сосредоточилась на лице девочки и дала заметусу указать мне путь. И он повел меня, уводя от обрыва.
И еще раз я прошла от камня к песчаному почвенному склону; взлохмаченные низкорослые кусты прорывались из тумана, который затем снова их заглатывал. Я часто останавливалась и слушала. Но если Бартаре все еще бежала, то уже намного обогнала меня. Я не могла разобрать этот слабый топот ног. Нет, его я не слышала. Но были другие звуки, явственно убеждавшие, что я не одна в этом лабиринте. Кто то сновал вперед назад по своим собственным делам.
Я похолодела при мысли о том, что Бартаре столкнется лицом к лицу с каким нибудь местным чудовищем. Сможет ли девочка позвать на помощь свою Леди, я точно не знала. И вполне возможно, мне придется столкнуться с ними обеими, когда я ее найду. Но я не позволяла таким мыслям сейчас меня запугивать.
Потом я почувствовала, что кто то зовет — но не в полный голос; скорее это была вибрация, пронизывающая воздух. А так как ветка указывала в этом направлении, я решила, что Бартаре зовет на помощь. Земля передо мной неожиданно стала сырой и размякла, а трава и мох, которые прикрывали ее, оказались скользкими, так что я поскользнулась и упала.
Я завершила путешествие, уткнувшись в один из покрытых дерном холмов, с силой врезавшись в него, и, услышав напряженный смех, взглянула наверх. Бартаре опустилась на колени у гребня холма и смотрела на меня с удовлетворением человека, который видит врага в затруднении. Потом подняла руку и подала сигнал кому то, кого мне не было видно; она отчетливо позвала:
— Подойти и насыться, бегущий в темноте!
Это предупреждение было преднамеренно запоздалым: я еще даже не встала на ноги, хотя была уже на коленях, когда эта тень стала ужасающе отчетливой. Шак или другой монстр близнец. Пуская слюну, он устремился ко мне ужасно мрачно и тихо; между верхней и нижней челюстью показались клыки.
— Ешь! Ешь! — В пронзительном голосе Бартаре не было уже ничего человеческого. Потом она добавила: — Последняя благодарность тебе, Килда. Хоть раз в жизни от тебя будет польза. Поиграй с Шаком, и он забудет обо мне.
Все еще стоя на коленях, я подняла ветку с цветами и ткнула ею в сторону Шака.
— Шак, — я вложила в голос всю силу, на какую была способна.
Чудовище остановилось так резко, что его аж занесло — когти продавили в земле борозды, пока оно старалось затормозить, не наткнувшись на меня. Тогда я воспользовалась веткой как хлыстом, ударив его. Шак попытался уклониться, но цветы попали ему по голове и плечу.
Он отпрыгнул назад, рыча и сильно кашляя. Монстр припал на живот к земле, стараясь подкрасться ко мне под другим углом. Но и к этому я была готова.
— Шак, — я взяла инициативу в свои руки, сделав шаг вперед к распластавшемуся чудовищу, помахивая веткой над его головой. Он задом полз по земле от меня, пока, наконец, запрокинув голову, не издал такой мощный вой, что в ушах зазвенело от диссонанса. Потом в мгновение ока исчез в тумане.
Я что есть духу взбежала на холм. Бартаре перешла на другую его сторону и стояла у подножия. Очевидно, она была в раздумьях, и только потому не убежала в неизвестное. Не успела она и пальцем шевельнуть, как я сбежала вниз и схватила ее запястье мертвой хваткой.
Она вырывалась, не чтобы убежать, но пытаясь освободиться. Было ясно, что она до смерти боится малейшего прикосновения ветки. И хотя она упиралась на каждом шагу, я тащила ее с собой — холм оставался слева от меня — ожидая любого нападения из тумана. Так мы и пробрались в обход к другой стороне холма, с которой я сюда прибежала.
Бартаре была со мной, и мне подумалось, я смогу держать ее пленницей, хотя бы какое то время. Но сможем ли мы теперь вообще когда нибудь найти остальных, я не была уверена. А возможность того, что мы действительно потерялись, была еще одним осложнением. Сопротивление Бартаре не прекращалось, и наконец я яростно прикрикнула на нее.
— Будешь шуметь, я вот что использую! — я помахала веткой у нее перед лицом, и она тут же отступила от нее, насколько могла.
Я была в таком состоянии — между страхом, что вернется Шак, и возможно, с подкреплением, и опасением, что я потеряла Косгро и Оомарка — что действительно выполнила бы угрозу. Должно быть, она прочла решительность на моем лице, потому что ее боевой дух сразу же угас.