АНДРЕ НОРТОН
Разное: Ветер в Камне

ЮРЖИК лежал на кровати, глядя в пустоту; казалось, потолок зарос ею, как плесенью. В комнату не доносились никакие звуки, и он почти уже поверил, что башня опять брошена на милость ветров и кроме него тут никто больше не живёт. Юноша не знал, кто или что приносит ему еду, однако иногда, вставая с постели, против воли смотрел на стол и обнаруживал там полную миску, чашку и булку хлеба. Голод не позволял совсем отказаться от того, что поддерживало в нём жизнь.
Тем не менее Юржик пытался ограничивать себя в еде, потому что после еды руки непременно тянулись к книге, и он снова и снова медленно принимался перелистывать страницы. Хуже всего было то, что теперь он понимал все написанное на первых страницах.
Лишь однажды затворника ненадолго выпустили из медленно пожиравшей его темницы. Тогда — воспоминание казалось смутным, как сновидение, — он спустился по лестнице во двор. Во дворе находились люди, визжащие гоббы и, самое главное, повелитель.
У ног повелителя лежало что то похожее на истекающий кровью мяч. Юржик без слов понял, что должен сделать. Он поднял волосяной шар и обнаружил, что это голова — не человека, не гобба, но всё же голова, недавно отделённая от тела.
Позже юноша пришёл к выводу, что его разум был тогда затуманен, потому что он отнёс голову в покои Эразма, ни о чём не задумываясь и ничему не удивляясь. Повелитель поднялся следом и указал жезлом на стол, который был пуст, если не считать подсвечников с неестественно яркими свечами.
В их свете разум Юржика немного прояснился. Поначалу он решил, что голова принадлежала животному, но теперь понял, что, несмотря на мех и хищный оскал, она больше походит на человеческую, чем на гоббью или звериную.
Глаза мага горели любопытством. Из небольшого сундучка он достал хрустальный шар, которым так дорожил, и установил его напротив мёртвого лица.
Разум юноши прояснился ещё немного. Эразм произнёс заклинание, с каждым словом ударяя по столу жезлом.
— Лесной человек! — презрительно воскликнул он. — Лесное чудище! Как тебя звали?
Издалека донёсся безголосый шёпот:
— Лакар.
— Здесь нет Ветра, Лакар, так что от меня не сбежишь. Ну и где она, которая должна заботиться о тебе в час нужды? — Маг рассмеялся. — Сегодня ты, для разнообразия, послужишь мне.
Эразм даже не обернулся к Юржику; тот повиновался безмолвному приказу, не смея ослушаться. На одной из полок на ближней стене было большое блюдо. Юноша поставил его на стол и переложил мёртвую голову. Её глаза были открыты — видимо, она не утратила способность видеть и мыслить.
Эразм придвинул канделябры к блюду. Снова повинуясь невысказанному приказу, Юржик принёс сразу несколько маленьких шкатулок, которые норовили выпасть из рук.
Юноша осторожно расставил их на столе, а Эразм, не приближаясь, указал жезлом сначала на одну, потом на другую, и так на все по очереди. Крышки откинулись со щелчком, и из шкатулок потянулся тонкий цветной дымок. Разноцветные нити соединились над отрубленной головой в многоцветный туман и завертелись, как смерч.
Повелитель Тьмы не успел закончить то, что задумал. Сначала, как и должны были, вспыхнули свечи, но за первыми же словами последовал такой взрыв света, что Юржик закричал и закрыл глаза руками. До него донёсся другой крик; видимо, кричал Эразм. Свет угас так же внезапно, и наступила почти полная темнота.
Вокруг Юржика заревел Ветер, и голос его был таков, что юноша упал на пол, испугавшись, что череп не выдержит и взорвётся от боли.
К счастью, атака Ветра длилась недолго. Свет, которым сопровождался оглушительный звук, погас. Свечи, когда то такие яркие, теперь едва озаряли темноту.
Юржик лежал на полу. Эразм всё ещё стоял, и его широкая ухмылка не предвещала ничего хорошего.
На столе ничего не осталось. Исчезла не только голова, но и шкатулки; на их месте чернели теперь обгорелые пятна. Жезл, которым повелитель Тьмы так дорожил, что почти никогда не выпускал из рук, обуглился и стал чуть ли не вполовину короче.
Тут чёрный маг сделал нечто странное: он отошёл от стола и поклонился, как будто у дальней стены стоял важный гость.
— Впечатляет! — воскликнул он таким ласковым тоном, что Юржику захотелось втянуть голову в плечи. — То, что было твоим, снова принадлежит тебе. Впрочем, не думаю, что я много бы от него узнал. Лесной люд верен тебе и в смерти. Приношу извинения за то, что вынудил растратить столько сил… — Он шумно вдохнул. — Ах, какая магия!
Юржик тоже это чувствовал — воздух был наэлектризован, пахло железом.
— Мудро ли тратить столько сил впустую? — дружелюбно продолжал маг. — Могу тебя заверить, твой питомец погиб не по моему приказу. Я всего лишь не устоял перед возможностью узнать что нибудь новое, ведь иногда полезной может оказаться малейшая крупица знаний. Госпожа, меня интересует один вопрос. До сегодняшнего дня лес был закрыт для нас. Неужели ты сама сегодня пропустила в него моих гоббов?
Дружелюбие и хорошее расположение оставили мага. Его губы раздвинулись, будто в улыбке, обнажив хищные зубы.
— Если не ты призвала моих слуг, то мой совет — как следует разобраться с тем, что произошло. Вряд ли Йост осмелился шутить такие шутки с тобой или твоими детьми. Тогда кто?
Юржик давно знал, что злоба Эразма бывает почти осязаема. Но то, что он ощутил сейчас, происходило из совершенно другого источника. Наконец и это исчезло. Юноша понял, что они с магом остались одни.
Колдун потянулся было к жезлу, затем передумал.
— Брось в огонь, теперь от него нет толку, — приказал он Юржику.
Юржик повиновался, и маг задумчиво произнёс:
— Похоже, время больше не играет нам на руку. Ну что ж! Ты выполнишь то, для чего предназначен.

***

Ветер бушевал, но ярость его не выходила за пределы леса. Грохот дубин не умолкал, словно подпитывая бурю. Лесной люд собирался в войско.
Это были уже не те добродушные создания, какими лес знал их бессчётное количество поколений.
Впервые их увлекла новая стихия — гнев, такой же сильный и безжалостный, каким был сейчас сам Ветер.
Они служили лесу глазами и ушами, едиными с Ветром и такими же неутомимыми. О случившемся напоминал теперь лишь труп и зловоние, которым тянуло из долины. Запах зла, доселе незнакомый добродушным гигантам, нёс дурные сны, а днём делал их нервными и раздражительными. То один, то другой, они являлись на поляну и садились перед Камнем, но не знали, как звать или просить, — и просто ждали.
Вернувшись из покоев повелителя, Юржик рухнул на кровать, однако долго боролся со сном, как будто стоит поддаться ему — и все, больше не проснёшься. Юноша понимал, что маг не теряет времени зря и, возможно, происшествие с отрубленной головой вынудило его ускорить исполнение какого то плана.
Наконец у Юржика не осталось сил, и он закрыл глаза, хотя не сомневался, что, задрёмывая, полностью отдаёт себя во власть Эразма.
Именно тогда ему являлись лица.
Это была худшая из пыток. Во сне лица всех, кого он знал и любил, накладывались на картинки из поганой книги, где люди с радостью предавались отвратительнейшим непотребствам.
Но вечно отказываться от сна гораздо сложнее, чем от еды, которая появляется ниоткуда. Поначалу он подолгу не подходил к столу, часами глядя на миску и хлеб пустыми глазами. Может быть, именно в еду подкладывают отраву, с помощью которой Эразм подчиняет его своей воле? Юржик не знал ответа на этот вопрос.
Наконец он взялся за чашку, чтобы сделать один единственный глоток. А выпив её до дна, не смог удержаться и принялся сперва за содержимое миски, затем за хлеб, пока не съел все до последней крошки, стыдясь собственного безволия.
Но книгу он не откроет, нет!.. Может быть, как раз в тот миг Эразм на что то отвлёкся, и Юржику удалось отойти от стола и броситься на кровать, задыхаясь, как после утомительного бега. Главное — он не открыл мерзкую книгу. И сны ему больше не снились.
Юноша не мог знать, что именно сейчас Эразм сосредоточил на нём все своё внимание. В покоях мага кипела работа. После неудачного эксперимента с отрубленной головой Эразм вот уже вторые сутки трудился не покладая рук.
Близился закат.
Маг снова все проверил и перепроверил. В конце концов, это было его частное дело, оно не касалось леса и того, что, возможно, пробудили в нём гоббы. Положив руку на хрустальный шар, Эразм произнёс последнее заклинание — и приказал с такой силой в голосе, что не повиноваться ему было немыслимо:
— Иди, юнец. Ты не стал тем, кем я хотел, но ты хорошо обучен и знаешь, что делать. Вперёд!
Этажом ниже на пустой кровати валялось скомканное одеяло.
Каким то чудом последние десять дней Хараска не просыпалась по ночам. Все равно Сулерна позволяла себе разве что задремать — она всё время ждала, что сновидица её позовёт.
Зевая, девушка отошла на другую сторону комнаты, к умывальнику, освежила лицо и расплела косы. Здесь почти не было света, поэтому тёмные кудри не отливали медью. Она не смотрела в зеркальце, висевшее над умывальником, прекрасно зная, что там увидит.
Её кожа утратила былой загар, потому что Сулерна практически не выходила из дома. Она скучала по рассвету, по росистым полям, где можно бегать босиком, по свежему воздуху. Даже если Ветер оставил долину, а земля умирает за границами дана, Сулерну сейчас больше раздражали склянки с целебными отварами, заполнившие полкухни, и аромат курительных трав госпожи Ларларны. Кухня превратилась в больничный покой. Запахи лекарств мешались с запахами еды, и дышать было практически нечем.
Вместо того чтобы взяться за гребень, Сулерна двинулась к двери, обходя стоящие у порога тяжёлые деревянные башмаки. Страшно хотелось вымыться — так мечтает об омовении тот, кто слишком долго спал, не переодеваясь. Девушка потянулась к засову и замерла — он был не на месте. Встревожившись, Сулерна открыла дверь. Та подалась без звука, никто не проснулся. Этим вечером прямо за порогом опрокинули ведро с водой, и теперь там было грязно, а в грязи виднелся отпечаток ноги с необычно большим безымянным пальцем. Сулерпа узнала отпечаток — она сама бинтовала ногу порезавшемуся Жэклину. Куда это он собрался?
В дане Фирта ещё помнили несколько защитных заклинаний. По всему дану расставили печати, и можно было не бояться, что какая нибудь тварь подберётся незамеченной. Заклятия не реагировали на своих, поэтому Сулерна могла бы поднять тревогу лишь нарочно.
Острые камешки больно кололи босые ноги, но Сулерну подгоняло чувство внезапной свободы, смешанное с нарастающей тревогой, и девушка переступила на мягкую обочину. Тонкие ароматы ночных цветов и свежескошенной травы заглушили наконец запах кухни.
Сулерна прошла весь сад и быстро свернула к полю, не доходя до ворот во внешний мир — там печать сработала бы, невзирая на то что она своя.
Вчера мужчины ходили пахать — пока враг не отнял у них жизнь, каждый клочок земли продолжали старательно возделывать и засеивать. Горлицы нашли в ограде дыру и уже копались во свежевскопанной почве. Следить за тем, чтобы они не расклевали драгоценные семена, должны были Жэклин и маленькая Марита.
Девушка попыталась стряхнуть влагу с юбок, давно уже пропитавшихся росой. Она хорошо знала племянника. Почти с самого рождения Жэклина по ночам тянуло на улицу. В конце концов госпожа Ларларна заключила, что таково проявление искорки таланта, хотя какое отношение к нему могли иметь прогулки под луной, даже она не понимала. Жэклина так и не отучили бродить по ночам, лишь строго настрого запретили ему выходить за пределы дана.
И вот пожалуйста! Сулерна рассматривала распаханное поле. Пернатые воришки пока не ушли далеко от своей дыры. Однако она ясно видела следы — чёткие отпечатки босых ног на мягкой земле.
Девушка встревожилась. Это совсем не походило на Жэклина. Никто в дане не смел ходить по свежей пашне, разве что совсем несмышлёные маленькие дети.
Она нахмурилась и перелезла через ворота, не открывая их. Угроза, нависшая над Фиртом, сгустилась. Сулерна поспешила по свежим следам, пытаясь подавить в себе страх.
Жэклин прошёл по краю поля, и его следы терялись у колючей малиновой изгороди, через которую девушка перелезть не рискнула.
— Жэки! — позвала она. — Где ты, Жэки?
Ей было страшно. Скоро уже рабов погонят на бесплодные поля, которыми когда то так гордились землепашцы. На память пришёл рассказ Жэки о том, как он прятался в этих самых кустах. Тогда он узнал удивительную новость — может быть, теперь мальчик решил выведать что нибудь ещё.
Сулерна замерла и прислушалась. Гоббов всегда было слышно издалека. Пока ещё стояла тишина, но девушка не рискнула позвать во второй раз. Последний шанс найти ближайшую охранную печать и поднять тревогу. Однако до сих пор Сулерна почти не покидала дома. Она, как и все данцы, знала, где находятся основные печати, но у тех, кто, рискуя жизнью, работал в поле, были и свои, о которых они помалкивали.
Сулерна всмотрелась в густой малиновый куст, гадая, где бы сама установила такую печать. Жэклин, подслушивавший из кустов, явно не боялся поднять тревогу. У него даже было оправдание — мол, послали собирать ягоды. Хотя они ещё не до конца созрели, теперь данцы не отказывались ни от какой еды.
Девушка осторожно двинулась вдоль малиновой изгороди, уверенная, что идёт в нужную сторону. Вскоре она увидела слабый отпечаток ноги, за ним — ещё один. Следы вели все дальше от дома, и ей это не нравилось.
Поэтому Сулерна почти не удивилась, когда прямо впереди раздался крик боли и ужаса. Она ухватилась за малину, уже не обращая внимания на шипы, и упала, увлекая за собой недавно выпиленный и постав ленный на место куст, достаточно большой, чтобы в образовавшуюся дыру мог пройти человек.
Она вскочила — второй крик был негромкий и быстро утих. Сулерна ринулась вперёд, туда, где поворачивал древний торговый тракт, и увидела Жэклина. Он лежал неподвижно, и девушке показалось, что его куртка мокра от крови. Позабыв обо всём, Сулерна бросилась к мальчику.
Потом, казалось бы ниоткуда, возникли руки. Одна ударила её по лицу, так что закружилась голова. Сулерна пыталась бороться, но было поздно, руки уже срывали с неё скудную одежду.
Теперь она видела лицо нападавшего — вовсе не уродливую морду гобба.
— Юржик! — вскрикнула девушка.
Тот ударил её снова и склонился над бесчувственным телом названой сестры.