АНДРЕ НОРТОН
Высокий Холлек: Хрустальный грифон

Для большинства наших людей Пустыня была страшным местом. Там скрывались преступники, которые считали ее своим домом. Там бродили и охотники, которые были еще страшнее преступников. Они приносили из Пустыни шкуры неведомых зверей, а также золото — не самородки, а куски каких то искореженных золотых изделий.
Приносили и неизвестный металл, который очень ценился у нас. Из него кузнецы ковали великолепные мечи и кольчуги, необычайно крепкие и неподвластные ржавчине. Хотя порой металл обладал страшными свойствами: взрывался и разрушал все вокруг. Не удивительно, что кузнецы брались за работу охотно, однако каждый раз опасались, не попал ли в их кузницу проклятый кусок.
Те, кто приносил этот металл, тщательно скрывали место его добычи. Ривал был уверен, что его выкапывали из под земли. Видимо, какое то строение Древних постигла катастрофа, в результате которой металл сплавился в бесформенные куски. Ривал хотел выпытать что нибудь у некоего Хагона — торговца, который дважды проходил через наш лес. Но Хагон упорно молчал.
Поэтому не только дорога привлекала нас. В Пустыне было еще много тайн, требующих разгадки. И такое путешествие мне заранее нравилось.
Мы дошли до начала дороги к середине утра и остановились, не решаясь поставить ногу на гладкую поверхность, кое где присыпанную песком. Здесь была первая загадка: дорога начиналась — или кончалась! — резко, как будто эту прямую полосу каменных плит обрубил меч какого то великана. Но тогда где же ее остаток по другую сторону удара? Дорога обрывалась, и дальше не было ни следа, ни обломка.
Почему она вела именно к этому месту, где не было ничего? Конечно, вполне возможно, что разум Древних был устроен совсем иначе, и нам трудно судить об их намерениях…
— Сколько лет прошло с тех пор, как здесь ходили люди, Ривал? — спросил я.
Он пожал плечами.
— Кто знает? Неизвестно даже, кто построил Дорогу: люди или?.. Но если она кончается так, то начало может быть еще интереснее.
Мы ехали на маленьких неприхотливых лошадках, привычных к езде по Пустыне; они могли преодолевать большие расстояния почти без еды и питья. На третью лошадь были навьючены наши пожитки. Оделись мы так, как одеваются торговцы металлом. Со стороны должно казаться, что мы тоже обитатели Пустыни. Ехали очень осторожно, прислушиваясь к каждому звуку. Только тот, кто все время настороже, может избежать ловушек и прочих опасностей в этом краю.
Пустыня не была пустынной в полном смысле слова, но растения здесь почти отсутствовали, трава выгорела под солнцем. Временами попадались рощи, где толстые деревья росли очень близко друг от друга.
Кое где виднелись валуны, возвышающиеся, как колонны.
Некоторые из них были обработаны, если не людьми, то какими то существами, использующими инструменты. Но время и непогода сделали свое дело: на камнях остались лишь еле заметные следы резца. Мы видели остатки стены, затем пару колонн, вероятно, поставленных при входе в неведомое сооружение.
Мы проезжали мимо таких мест без остановки: времени было в обрез. День стоял безветренный, кругом царила тишина, и стук копыт наших лошадей по каменным плитам разносился далеко по сторонам.
Вскоре я начал беспокойно оглядываться через плечо. Казалось, за нами следят… Преступники?
Моя рука помимо воли потянулась к рукояти меча, как бы готовясь отразить нападение. Но когда я взглянул на Ривала, то увидел, что он едет спокойно, правда, изредка посматривая по сторонам.
— Мне кажется, — я подъехал поближе к нему, — что за нами следят.
Мне пришлось поступиться своей гордостью, чтобы сказать это, но он лучше знал местность, чем я.
— Так всегда бывает здесь, в Пустыне.
— Преступники? — пальцы мои сжали рукоять меча.
— Возможно. Но, скорее всего, что нибудь другое.
Его глаза не желали встречаться с моими, и я понял, что он не в силах объяснить. Или просто хочет скрыть свою тревогу. Я ведь был моложе его и менее опытен в таких путешествиях.
— Это правда, что Древние оставили после себя стражей?
— Что могут знать люди о Древних? — ответил вопросом на вопрос Ривал. — Хотя не исключено. Когда человек идет по дорогам Древних, ему часто кажется, что за ним следят. Однако со мной никогда ничего не происходило. Если Древние действительно оставили стражей, то они уже слишком стары и бессильны и способны только следить.
Эти слова вряд ли могли меня успокоить. Я продолжал озираться по сторонам. Ничто не двигалось в этой бескрайней пустынной местности, где пролегала дорога — прямая, словно стрела.
К полудню мы остановились, сошли на обочину, поели, напоили лошадей из бурдюков. Солнца не было, небо вдруг посерело. Но я не видел туч, которые бы означали приближение бури. Ривал, задрав голову, принюхался.
— Нужно искать укрытие, — сказал он, и в голосе его прозвучала тревога.
— Я не вижу туч.
— Буря приходит здесь быстро и без предупреждения. — Он посмотрел вдаль и показал на темное пятно впереди — возможно, развалины.
Мы поехали туда и вскоре обнаружили, что развалины находятся довольно далеко от нас. Над землей висела дымка, искажающая расстояние. Наконец мы добрались до намеченного места. И как раз вовремя, так как небо темнело на глазах. Скоро должен был наступить вечер.
К счастью, здесь можно было укрыться. Хотя эти развалины были настолько стары, что никто бы не смог сказать, что на этом месте стояло раньше, мы нашли там и более сохранившуюся часть. Среди обломков вырисовывалась часть комнаты с остатками крыши. Мы вошли туда с лошадьми и кладью.
Ветер уже свирепствовал, поднимал клубы пыли, которая забивала нам рты, глаза, ноздри. Мы с трудом успели спрятаться. Комнату скрыла плотная завеса пыли.
Вскоре над головой послышались жуткие раскаты грома, как будто какая то могучая армия шла в бой. Ослепительная молния прочертила небо и ударила в землю где то совсем неподалеку. Затем хлынул дождь. Он мгновенно прибил пыль. Но и это не помогло нам оглядеться, так как появилась другая завеса — водяная.
Вода ручьями бежала по выщербленному полу, и мы забрались в самый дальний угол помещения.
Лошади ржали, фыркали, косили глазами, напуганные разбушевавшейся стихией. Но я считал, что нам вполне повезло с укрытием, хотя вздрагивал и съеживался при вспышках молний.
Вскоре лошади начали успокаиваться, перестали вертеть головами, и я постепенно расслабился.
Тьма стояла кромешная, как глухой ночью, но факелов у нас не было. Хотя мы тесно прижались друг к другу, дождь шумел так, что невозможно было расслышать слова друг друга. Кричать же здесь мы не осмеливались.
Чем были прежде эти руины? Здание располагалось близ дороги и вполне могло служить таверной или казармой для патрульного поста. Кто в силах понять замыслы Древних?
Одной рукой я ощупал стену — поверхность совершенно гладкая, в отличие от внешних стен, которые были выщерблены временем. Мои пальцы не могли отыскать швов. Но как же плиты соединялись между собой?
Внезапно…
Я могу поклясться, что не спал. А если это был сон, то такой сон я видел впервые в жизни.
По дороге что то двигалось. Я не мог ничего рассмотреть из за плотного тумана. Различались только силуэты, напоминавшие людей.
Все они шли в одном направлении, и это было отступление, бегство. Нет, не поражение, не бегство от наседающего врага. Отступление перед какими то обстоятельствами. Казалось, что они уходят из родных мест, где долго жили и пустили глубокие корни.
Я понимал, что путники не принадлежат к одному народу. Одни из них, проходя мимо меня, вызывали острое чувство сожаления, потери — такое отчетливое, как будто они кричали вслух. Понять чувства других беглецов было труднее, хотя они тоже были глубоки и остры.
Основная часть процессии прошла мимо. Передо мной проходили небольшие группы тех, кому, вероятно, уходить было труднее всего. Слышу ли я плач сквозь шум дождя? Скорее всего, они плачут мысленно, и их горе так подействовало на меня, что я закрыл глаза руками. По пыльным щекам потекли горькие слезы…
— Керован!
Призрачные тени исчезли. Осталась только свирепая буря. Рука Ривала лежала на моем плече. Он тряс меня, как бы стараясь пробудить ото сна.
— Керован! — в его голосе послышались повелительные нотки, и я попытался что либо рассмотреть во мраке.
— В чем дело?
— Ты.., ты плачешь. Что с тобой?
Я рассказал ему о народе, который уходил куда то, охваченный горем.
— Похоже, у тебя было видение, — сказал он задумчиво, когда я закончил рассказ. — Возможно, так Древние покидали эту страну. Ты никогда не пробовал себя в ясновидении? Не искал в себе проявлений Силы?
— О, нет!
Мне не нужна еще одна тяжесть, которая окончательно отделила бы меня от людей. Достаточно было проклятия, лежащего на нашем роду. Я не хотел идти по пути, по которому идут Мудрые Женщины и некоторые мужчины, вроде Ривала. И когда он предложил мне испытание, я тут же и без сомнений отказался. Ривал не настаивал. Только добровольцы могут ступить на трудный путь ясновидца, требующий более суровой дисциплины, чем путь воина. Здесь царили свои законы.
Когда буря стихла, небо снова просветлело, и мы могли двинуться дальше. В выбоинах и ямах стояла вода. Мы наполнили бурдюки, напоили лошадей досыта.
Что же это было: сон или видение? Впрочем, вскоре я уже забыл об остроте сопереживания, которая так подействовала на меня. И был рад, что забыл.
Дорога, которая прежде шла все время прямо, теперь стала описывать широкую дугу, отклоняясь к северу. Она вела все дальше в неизвестность Пустыни. Впереди в вечернем небе мы увидели темную голубую линию, напоминающую горную цепь.
Земля здесь была более гостеприимной. Все чаще попадались деревья, а не чахлые кустарники, окруженные засохшей травой. Вскоре мы дошли до моста, переброшенного через бурный поток, и приготовились к ночлегу. Ривал настоял на том, чтобы мы расположились не на берегу, а на песчаном мысе, врезающемся в поток. Вода в реке поднялась после дождя, бурные волны разбивались о прибрежные камни, обдавая нас брызгами.
Я согласился с неудовольствием, ибо считал, что место выбрано неудачно. Оно слишком неудобно из за близости воды. Ривал почувствовал мое настроение.
— Здесь опасно, Керован. Лучше позаботиться об обычных предосторожностях.., и о необычных тоже.
— Об обычных предосторожностях?
Он показал на воду.
— Через такой бурный поток не перейдет никто.
В случае нападения нам придется защищаться только с одной стороны.
Это действительно была обычная предосторожность. Я раскидал камни, расчистив место для нас и для животных. Ривал запретил разводить костер, хотя бурная речка нанесла много топлива.
В воде была своя жизнь. Судя по мелькнувшему силуэту, здесь водится рыба громадных размеров. А может, даже и не рыба…
Мы решили выставить часового, как будто находились в окружении противника. Когда пришла моя очередь сторожить, я был настолько встревожен, что " Каждой тени видел подползающих врагов. Но потом я постарался взять себя в руки и успокоиться.
Хотя днем солнца не было видно, луна вышла во всем блеске. Яркие лучи, освещая долину, делали ее черной и серебряной — серебряной на открытом пространстве, черной в тени. Вдали слышался стук копыт, и наши лошади ржали и беспокоились. Видимо, это были их дикие собратья. Однажды донесся печальный вой, подобный вою волка, вышедшего на охоту. И что то большое и крылатое медленно и бесшумно пролетело над нами, как бы осматривая, кто же это вторгся в его владения. Но эти звуки не были пугающими сами по себе: все знали о существовании диких лошадей, да и волки нередко забегали даже в Долины.
А крылатые хищники водились повсюду.
Нет, вовсе не звуки тревожили меня. Меня тревожило то, чего я не слышал. Я был уверен, что в этой черно серебряной долине скрывается кто то или что то, кто следит за нами и слушает наши разговоры. Только я никак не мог решить, добро это или зло.
Утро и солнце разогнали все мои страхи. В дневном свете открытая пустынная долина вовсе не была жуткой. Мы переехали мост и двинулись по дороге дальше к заметно приблизившимся горам.
В полдень мы добрались до подножия гор. Их вершины были остры, как ножи. Дорога сузилась до того, что по ней можно было проехать одновременно только двоим, и часто петляла, спускалась вниз и поднималась наверх. Казалось, что те, кто прокладывал дорогу, следовали по самому легкому маршруту в этом лабиринте гор.
Древние и здесь оставили свои следы. На каменных плитах мы видели много высеченных лиц.
Некоторые из них напоминали человеческие, но иногда попадались физиономии каких то чудовищных существ. Кое где встречались высеченные надписи, и Ривал терпеливо срисовывал их.
Хотя никто не мог прочесть письмена Древних, Ривал надеялся, что когда нибудь ему удастся это сделать.
Он потратил так много времени на копирование, что полдень застал нас в узком ущелье. Решив отдохнуть, мы устроились под самым подбородком широкого лица, надменно смотрящего на нас из глубины утеса.
Я долго изучал его. Чем больше я вглядывался, тем более знакомым казалось мне это лицо. Хотя я не мог сказать, кого оно напоминало.
И хотя мы были со всех сторон окружены причудливыми изображениями, ощущение слежки пропало. Впервые за все время нашего путешествия настроение мое улучшилось.
— Почему здесь столько наскальных рисунков? — спросил я. — Чем дальше, тем их становится больше.
Ривал прожевал кусок хлеба и ответил:
— Возможно, мы приближаемся к очень важному месту — часовне, святилищу или даже к городу. Я годами собирал и анализировал рассказы торговцев: никто из них не забирался так далеко по дороге.
Я видел, что он возбужден, ждет какого то важного открытия. Самого важного из тех, что он сделал за долгие годы своих путешествий по Пустыне. Ривал быстро поел, так как нетерпение уже овладело им так же, как и мной. Мы не стали задерживаться под этим гигантским подбородком и поехали дальше.
Дорога все извивалась между холмами, изображения стали более сложными. Теперь линии образовывали замысловатые узоры. Ривал остановился перед одним из них.
— Великая Звезда! — он был охвачен трепетом.
Я всмотрелся и наконец выделил взглядом пятиконечную звезду. В хитросплетении линий найти ее было довольно трудно.
— Великая Звезда? — спросил я.
Ривал соскочил с лошади, подошел к утесу и начал ощупывать глубоко высеченные линии, как бы желая, чтобы пальцы подтвердили истинность того, что видят глаза.
— Насколько я знаю, это способ вызова одного из самых Могущественных, — сказал он. — Но, кроме изображения, от ритуала ничего не осталось. Никогда раньше я не видел такого сложного рисунка. Я должен скопировать его.
Ривал достал рог с чернилами, перо, кусок пергамента и принялся за работу. Я изнемогал от нетерпения, глядя, как аккуратно и любовно рисует он каждую черточку, то и дело сверяясь с оригиналом на скале.
— Проедусь немного, — сказал я. Ривал что то хмыкнул в ответ, не поворачивая головы.
Я двинулся вперед, повернул и…
Передо мной возвышалась каменная плита и никаких намеков на дверь или ворота.
Мощеная дорога перед этим утесом обрывалась.
Не веря глазам, я смотрел на такой резкий и бессмысленный конец нашего путешествия, на которое возлагалось столько надежд. Дорога начиналась ниоткуда и вела в тупик. Зачем же она нужна?
Я спешился и подошел к каменной громаде, тронул ее рукой. Прошел сначала в одну сторону, затем в другую, пытаясь найти во всем этом хоть какой нибудь смысл. По обе стороны стояли колонны, как будто охраняя какой то вход, портал. Но самого портала не было!
Я подошел к левой колонне и вдруг заметил в песке у ее подножия какой то поблескивающий предмет. Опустившись на колени, я сначала пальцами, а затем кончиком ножа выцарапал свою находку из каменной расщелины.
Это был шар, маленький блестящий шар. Видимо, он пролежал здесь очень долго, и все же на нем не было ни единой царапины.
Внутри шара я увидел изображение Грифона, как будто сделанное искусным ювелиром — резчиком драгоценных камней. Грифон, между прочим, был гербом нашего рода. Этот, в шаре, одну ногу с когтями приподнял, а клюв раскрыл, словно хотел изречь какую то мудрость. В шаре прямо над головой Грифона находилось золотое перекрученное кольцо, как бы звено цепи.
Я мог бы поклясться, что шар начинает светиться и даже нагревается, но тепло, исходящее от него, было мне приятно.
Я поднял шар повыше, чтобы повнимательнее рассмотреть Грифона. Глаза его были сделаны из красных камней и вспыхивали, хотя на них не попадали лучи солнца. Они как будто жили.
У Ривала я видел много странных предметов, но впервые мне попалась такая вещь — совершенно целая и неповрежденная, за исключением остатка цепи, которую легко можно было восстановить. Отдать ее Ривалу? Однако, глядя на Грифона, я ощущал умиротворяющее тепло шара, видел, что в нем скрыты мудрость и предупреждение, чувствовал, что он предназначен мне одному. Эта находка — не просто везение, шар сделан именно для меня. Но для чего? Или в моих жилах действительно течет доставшаяся от матери кровь Древних, и поэтому шар так странно мне знаком?
Я принес его Ривалу. На лице его выразилось безграничное удивление.
— Сокровище — и оно только твое, — медленно сказал он, как будто ему не хотелось этого произносить.
— Нашел его я, но оно принадлежит в равной степени нам обоим. — Я заставил себя быть великодушным.
Он покачал головой.
— Нет. Это не может быть простой случайностью.
Не зря в твоем гербе изображение Грифона.
Ривал протянул руку и коснулся левой стороны моего камзола, где красовалась голова Грифона. Он даже не стал брать шар в руки, хотя внимательно осмотрел его.
— Эта вещь обладает Могуществом. Ты чувствуешь в нем жизнь?
Я чувствовал. Тепло, которое излучал шар, нельзя было отрицать.
— Его можно использовать по разному, — тихо проговорил Ривал, закрыв глаза. — Он может осуществлять связь между людьми, может открывать двери без ключа… Грифон будет твоей судьбой, он поведет тебя в загадочные места.
Хотя Ривал никогда не говорил о своей способности к ясновидению, я знал, что сейчас он захвачен какой то тайной силой, которая позволяет ему увидеть будущее.
Я завернул шар в пергамент и для большей безопасности спрятал во внутренний карман камзола.
Подойдя к каменной плите, Ривал разделил мое изумление. По всему было ясно, что портал — место чрезвычайной важности. Но ведь его не было, как не было и какого либо намека на вход. В конце концов мы удовлетворились тем, что нашли, и направились в обратный путь.
В дороге Ривал ни разу не попросил у меня шар; я тоже не доставал свою находку. Но в то же время я ни на минуту не забывал о нем. В те две ночи, которые мы провели в Пустыне, мне снились странные сны. Я забыл их, осталось только страстное желание вернуться в мой единственный дом, ибо там меня ждало дело чрезвычайной важности.