АНДРЕ НОРТОН
Вольные торговцы: Луна трех колец

Вокруг меня взметнулся песок, мое тело ударилось о землю с такой силой, что у меня прервалось дыхание, и я некоторое время ничего не чувствовал. Я попытался встать. Все поплыло перед моими глазами, но постепенно зрение прояснилось настолько, что я мог увидеть, что я упал в каменный колодец. Человек мог бы выбраться из него, цепляясь за неровности стены, но четыре лапы с прямыми когтями были тут бесполезны. Я откинул голову назад и зарычал. Этот рык, усиленный земляной воронкой, которая держала меня, заставил свору на некоторое время замолчать. Как бы ни были возбуждены преследованием собаки, никто из них не осмелился прыгнуть вниз, ко мне, так что они изливали свою злобу только в лае.
Затем кого то из них отшвырнули в сторону, и я увидел смотрящих на меня людей. Один в изумлении отшатнулся, другие уставились на меня, вытаращив глаза. Один поднял лук, и я подумал, что мне, загнанному таким образом, не удастся увернуться от стрелы. Но человек, стоявший рядом со стрелком, с гневным криком ударил по луку.
Некоторое время я лежал, задыхаясь, а собаки и один человек следили за мной. Остальные люди исчезли. Затем раздался глухой стук, и на меня упала масса веревок. Я вскочил. Именно этого они и ждали. Сеть была мгновенно затянута, и я, беспомощный, был вытащен из колодца.
Собаки бросились на меня, но были отогнаны хозяевами, а меня бросили на телегу, привезли на ферму и заперли, связанного, в темном сарае.
Там пахло животными и человеком. Я тяжело дышал, во рту пересохло.
Хотя бы несколько капель воды… Но часы шли, а к сараю никто не пришел.
От падения в колодец болело все тело, но главным была потребность в воде. Я сделал слабую попытку послать мысль, хотя и опасался, как бы суеверные местные жители немедленно не убили меня.
Мозги вокруг меня были. Но как я ни старался изо всех своих слабых сил вложить в один из них мысль о своей жажде, здесь не было никого, кого можно было бы удержать достаточно долго, чтобы довести до него мое желание.
Я впал в апатию, неспособный более к борьбе. Возможно, они даже сочли меня мертвым, когда, наконец, вошли в сарай. Сколько времени прошло, я не знал, но на улице уже стемнело. Меня снова швырнули на телегу. Мы ехали через мостик. Услышав запах воды, я понял голову и заскулил, но тут же получил жестокий удар и потерял сознание.
Дневной свет бил мне в глаза, а мои уши глохли от криков, которых я не понимал. Телега остановилась. Двое мужчин стояли возле нее и осматривали меня.
— Воды… — пытался я выговорить, но из моей широко разинутой пасти вырывался только отчаянный хриплый визг. Один из мужчин подошел ближе и сказал на ырджарском наречии, на котором я тоже когда то говорил:
— Барск… Десять весовых знаков.
— Десять? — взорвался другой. — Ты когда нибудь видел здесь барска?
Да еще живого?
— Пока живой, — согласился первый. — Посмотрим, доживет ли до вечера.
А шкура, — можно, конечно, выделать, но мех ничего не стоит.
— Двадцать.
— Десять.
Их голоса монотонно звучали, колыхались туманным занавесом, упавшим мне на глаза. Мне хотелось уплыть в темноту, которая обещала покой без страданий.
Но меня снова вернули к жизни, когда стащили с телеги и отнесли в более темное место, где спирало дыхание от зловония плохо содержащихся животных. В моей памяти, как искра, мелькнуло забытое. Я когда то слышал подобную вонь. Где?
Железные тиски вокруг моего горла, жестокие, душащие… Я слабо пытался скинуть их, разгрызть, но меня втолкнули в маленькое темное помещение. Я оказался в тесной тюрьме, крышка которой захлопнулась. Два отверстия в стене давали немного света и очень мало воздуха. На полу было немного вонючей соломы — видимо, не я один был пленником. И пахло здесь не только другими телами, но и мыслями, наполненными страхом, ненавистью и отчаянием.
Я кое как свернулся, положил голову на лапы, ища какое то облегчение в том, чтобы откинуть память, мысли, все окружающее. Я тянул существование, но уже не жил.
Воды здесь на было. Я думал или смутно грезил о воде, о том, как я шел по ручью, и вода бурлила вокруг моих ног, приглаживая мех, и мне казалось, что все это было сном, что никакого мира не существует вне этого тесного ящика. Время исчезло, остались только вечные муки.
Над головой раздался щелчок. Верх ящика поднялся, впустив воздух и свет. Я хотел поднять голову, но что то тяжелое ударило меня по шее, пригвоздив к вонючему полу. Я не видел, кто стоял надо мной.
— …скоро сдохнет. И ЭТО вы предлагаете моему лорду?
— Это же барск. Ты когда нибудь видел вблизи живого барска, Господин?
— Живой? Вот вот сдохнет, я же сказал. А его шкура ничего н стоит. Ты просишь пятьдесят весовых знаков? Созрел для Долины, если запрашиваешь такую цену.
Давление на мою шею исчезло, и крышка тут же захлопнулась.
«Скоро подохнет — скоро подохнет — скоро…», — жужжало в моих ушах.
— «Барск… скоро подохнет…»
Барск животное. Но я не животное, я человек! Они должны знать, должны выпустить меня, я человек, а не животное! Искра жизни, которая еще мерцала, готовая угаснуть минутой раньше, теперь загорелась снова. Я хотел прислониться к стене ящика, чтобы сражаться за свою свободу, но ничего не вышло. Мускулы сводило судорогой, все силы покинули меня.
— Человек! Человек! — я не мог произнести никакого звука, кроме тихого визга. Но мои мысли устремились в мир по ту сторону клетки.
— Здесь умирает человек! Не животное, человек!
И мысль, отчетливая и сильная, сплелась с моей. Я вцепился в нее, как вышедший из корабля в космос цепляется за свой спасательный трос.
— Помогите умирающему человеку…
— Где? — пришел вопрос, такой ясный, что его сила подняла энергию моего мозга.
— В клетке — в теле барска — человек, не животное… — я пытался удержать этот мысленный трос, который, казалось, выскальзывал из моего захвата, как корабельный трос из смазанных маслом перчаток. — Человек — не животное!
— Думай, держи мысль! — пришел приказ. — Меня надо вести, так что думай!
— Человек — не животное… — я не мог держать линию связи, она ускользала. Я снова попытался из последних сил:
— Человек, не барск — в клетке — не знаю, где, но в городе…
— Ырджар?! В Ырджаре?
— В клетке… как барск… барск… не барск — человек!
Мне не хватало дыхания, тьма накрывала меня так плотно, что раздавливала меня.
— Человек… я человек, — цеплялся за эту мысль, но тьма наваливалась еще плотнее, и я отбивался от небытия.
— Здесь!
Сквозь тьму снова пришел этот ответный мозговой удар, быстро и остро зашевелился во мне, но я уже не мог слышать, здесь была только тьма и конец всякой борьбы.
Далекий свет и ничего не означающие голоса. Затем две руки приподняли мою голову. Я смутно увидел лицо.
— Слушай, — пришел в мозг приказ, — ты должен помочь мне. Я сказал, что ты из моего маленького народа, что ты дрессированный. Ты можешь подтвердить это?
Подтвердить? Ничего я не могу подтвердить, даже то, что я человек, а не зверь, бегающий на четырех ногах и загрызающий по ночам добычу.
Вода полилась на мой распухший язык, в пасть, но я не смог проглотить ее. Затем снова руки взяли мою голову, глаза встретились с моими.
— Джорт! Выполняй приказ!
Когда то это что то обозначало, но я никак не мог вспомнить. Кто то дал мне это имя и…
Я кивнул головой и попытался поднять передние лапы. Там были ступеньки, и на них человек в черно желтой мантии, он смотрел на меня.
Значит, я должен поклониться и сделать все то, что мы вместе планировали.
Мы? Кто это — мы?
— Это мое животное!
— Это не доказано, Господин.
— Я отдам тебе то, что ты заплатил за него или мне позвать уличного стражника?
Руки все еще держали мою голову. В мой рот снова полилась вода, и я мог глотать. С водой понемногу возвращалась жизнь. Но руки не выпускали меня.
— Соберись с силами. Мы скоро уйдем.
Голоса над моей головой стерлись. Затем руки подняли меня и понесли.
Я взвизгнул и зажмурился от яркого света. Тот, кто нес меня, опустил меня на мягкий мат, и я растянулся, не в силах двигаться. Поверхность подо мной качнулась, двинулась, я услышал стук колес по булыжной мостовой.
Мы ехали в фургоне, и запах города душил меня. Я не пытался смотреть по сторонам, у меня на это не было сил. Грохот, скрежет, опять грохот…
Фургон остановился.
— Дрессированное животное…
Полотнище в задней части фургона отдернулось и снова закрылось.
Фургон двинулся. Воздух посвежел. Опять остановка. Кто то сошел с переднего сиденья, подошел ко мне и опустился на колени. Мою голову снова подняли и влили в рот жидкость — на этот раз не просто воду, а с какой то кислой и острой добавкой. Я открыл глаза.
— Майлин, — мысленно сказал я, но это не была женщина Тэсса, толкнувшая меня в это безнадежное приключение, это был мужчина, бывший с ней на ярмарке. Память слабо пробивалась через навалившиеся сверху тяжелые события.
— Я Малик, — пришел ответ. — Теперь отдыхай, спи и ничего не бойся.
Мы вовремя вырвались.
Смысл его слов не полностью дошел до меня, потому что я послушался его приказа и заснул, и это не было оцепенением приближающейся смерти.
Когда я проснулся, я увидел недалеко от себя костер. В языках пламени было что то успокаивающее. Человек и огонь, его древняя защита и оружие, он с давних времен связывался в нашем представлении с безопасностью, он поднимает наш дух, когда мы смотрим на него.
Позади костра был другой свет, и я, увидев его, зарычал — и тут же умолк: когда я проснулся, я в первый момент был Крипом Ворландом, и как тяжело было снова оказаться Джортом.
На мое рычание пришел ответ из тени, до которой не доходил ни свет костра, ни лучи лунной лампы. Мой нос сказал мне, что здесь много живых существ.
Человек вошел в свет костра с котелком в одной руке и с ковшиком в другой. Он шел вдоль ряда чашек, стоящих на земле, и наливал в каждую из котелка. Он подошел ко мне.
— Малик из рода Тэсса, — мысленно сказал я.
— Крип Ворланд из рода инопланетников.
— Ты знаешь меня?
Он улыбнулся.
— Здесь только один человек в теле барска.
— Но…
— Но меня не было, когда ты надел меховую шкуру, хочешь ты сказать?
Ты воспользовался властью Тэсса, мой друг. Неужели ты думаешь, что это пройдет незамеченным?
— Я ею не воспользовался, — возразил я.
— Ты не думал об этом пути, — с готовностью согласился он. — Однако, это пошло тебе на пользу.
— Вот как? — отозвался я.
— А разве нет? Не думаешь ли ты, что остался бы жив после встречи с подчиненными Осколда, если бы Майлин не сделала для тебя все, что смогла, и притом очень своевременно?
— Но дальше…
Он присел на корточки, так что я, сидя, был чуть выше его.
— Ты думаешь, что она воспользовалась тобой для своих целей?
— Да, — правдиво ответил я.
— У всех рас есть свои нерушимые клятвы. Так вот, я клянусь тебе: то, что она сделала в ту ночь, она сделал исключительно ради тебя, спасая жизнь.
— В ту ночь, возможно, но затем? Мы пришли в Долину, моего тела там не было, но было другое…
Он, казалось, не удивился, да я и не думал, что Тэсса покажет свои эмоции, как это делают другие расы. Он некоторое время молчал, потом спросил:
— Почему ты так решил?
— Она говорила мне о каких то опасностях, но у нее были свои причины привезти меня в Долину. И это было не для моего, а для ее блага.
Он медленно покачал головой.
— Послушай, инопланетник, она не послала бы тебя ни в одну опасность, которой не испробовала сама. Если бы ты не убежал, ты не оказался бы в такой беде, в какой я тебя нашел. Ни один Певец из Тэсса не получает возможности призывать власть, пока не побывает в меховой шкуре или оперении. Майлин прошла этим путем еще до того, как твой звездный корабль приземлился в порту Ырджара.
— А тот, что в Долине?
— Разве я говорил, что на пути не бывает никаких опасностей? Мы не убиваем живых существ в нашей зоне, но это не значит, что смерть обходит ее стороной. Маквэд был в теле животного, а лорд пришел охотиться без нашего разрешения и послал роковую стрелу. Это был один шанс из десяти тысяч, потому что никто не ходил по нашей святой земле, и мы не остерегались. А что касается тебя, то подумал ли ты, что Майлин придется расплатиться за то, что она использовала нашу власть для помощи чужаку?
Она искренне верила, что люди Осколда принесут твое тело в храм и все будет хорошо. Помни это…
— Но мое тело в Ырджаре.
— Да. И теперь нам нужен новый план, и я не отрицаю, что нужно торопиться. Твои друзья не поймут и в своем неведении будут лечить твое тело и тем убьют его.
У меня мороз пробежал по коже.
— Нам надо идти в Ырджар…
— Не сразу. Сейчас мы выехали из Ырджара. Мне удалось вывезти тебя из города только потому, что я обещал уехать с тобой подальше от населенных мест. Майлин знает или скоро узнает, где мы. Она приедет сюда, потом зайдет к твоему капитану, расскажет ему все, если он из тех, кто может поверить необычному рассказу. Затем мы контрабандным образом доставим тебя в порт, и Майлин исправит то, что было сделано. Но не знаю, — он нахмурился, — что обо всем этом подумают Древние, потому что это нарушение Уставных Слов и дает в руки тех, кто не из рода Тэсса, тайное оружие, о котором мечтают наши враги.
— Разве равнинные жители не знают, что вы можете меняться телами?
— Нет. Подумай — эти люди не имеют понятия о духе, они знают лишь тело и мозг. Расскажи невеждам, что в этом мире живут такие, кто может превратить человека в животное, а животное в человека, и представь себе, что случится.
— Страх побуждает людей к убийству.
— Именно так. Начнется такая охота, что Тихие места утонут в крови.
Мы уже знаем, что говорят о нас, от того инопланетника, Гека Слэфида, который собирался использовать это знание как рычаг для торга. То ли он выудил эту информацию у Озокана, то ли еще у кого, мы не знаем. Думаю все таки, что не от Озокана, иначе песня Майлин не спасла бы тебя от гибели, его слуги убили бы тебя в любом облике — барска или человека.
Никаких намеков от местных жителей пока не доходило. Теперь наши Древние ищут мыслью. Мы идем по узкому осыпающемуся краю земли над бездной.
— Здесь идут сражения, соседи Осколда пошли против него. Если один лорд ссорится с другими, не выигрываете ли вы время? — спросил я и рассказал о посланцах, которых я видел на холмах.
— Да, его соседи видят шанс скинуть Осколда, но как ты думаешь, не ухватится ли он за возможность оторвать их от своей глотки и кинуть на Тэсса? Поэтому Гек Слэфид и молчит.
— Если вы обменяете меня обратно, я уеду с этой планеты и клянусь, что никто здесь не услышит об этом от меня.
Он хмуро посмотрел на меня.
— Древние позаботятся о том, чтобы языки зря не болтали. Конечно, чем скорее мы произведем обмен и отправим тебя с Йиктора, тем лучше. Сейчас Озокан и его приспешники объявлены вне закона. Они не могут жить только набегами, и ни одна рука не поднимется помочь им. Рано или поздно люди объединятся, выследят его и прикончат. Не знаю, какие оправдания получил Осколд от своего сына и поддерживает ли его хотя бы тайно. Если он предполагает это сделать, он должен действовать ОЧЕНЬ тайно, иначе его собственные люди скажут ему, что он нарушал клятву и оставят его.
Объявление вне закона — не пустяк, и те, кто помогает такому отверженному, сразу же сами становятся проклятыми. Достаточно клятвы трех свободных арендаторов, чтобы осудить человека. Осколду хватает забот и с теми, кто вторгается в его земли.
— Теперь, значит, мы будем ждать Майлин, — вернулся я к своим делам.
Ссоры феодальных лордов не касались моего будущего, по крайней мере, я так считал.
— Будем ждать Майлин. Затем она поедет в Ырджар, к твоему капитану.
Как я уже говорил, многое зависит от того, насколько открыт его мозг.
Возможно, ты передашь с ней что нибудь, что подтвердит ее слова, — скажем, о каком нибудь инциденте, который известен только вашим, а на Йикторе о нем никто знать не может. Если он примет ее рассказ, мы договоримся о дальнейшем.
У Свободных Торговцев открытый мозг. Они повидали так много в самых разных мирах, что не могут сказать: «Такого не бывает!». Но это дело несколько исключительное — может ли вера простираться так далеко? Намек Малика был неплох: я подумал над тем, что могло бы подтвердить рассказ Майлин и послужить мне на пользу.
Когда время становится главным фактором в жизни, оно может быть таким же тяжелым бичом, каким подгоняют рабов гребцов на Горфе. Малик занимался животными, а у меня были только мысли, острые, как шипы. Они гоняли меня с места на место мимо костра.
Пища и питье, что давал мне Малик, видимо, содержали не только питательные вещества, но и стимуляторы, потому что я чувствовал удивительную бодрость, впервые с тех пор, как оставил Долину для напрасных поисков.
Малик покончил со своими обязанностями и сел перед огнем, повернув вниз лунную лампу. Я сел рядом с ним, желая уйти от всего, что давило на меня. Я неожиданно спросил:
— Почему Тэсса выбрали бродячую жизнь?
Он посмотрел на меня, и его большие глаза, казалось, стали еще больше. Он ответил вопросом:
— А почему вы хотите крутиться от мира к миру, не имея своего дома?
— Потому что я рожден и воспитан для такой жизни. Ничего другого я не знаю.
— Теперь знаешь. Мы, Тэсса, тоже рождены и воспитаны для такого образа жизни. Когда то мы были разными народами, родственными тем, кто теперь живет на равнинах. Затем наступил момент выбора. Нам был показан другой путь исследования. Но все в мире что то стоит, и за этот новый путь пришлось платить. Это означает, что надо было вырвать собственные корни и отвернуться от всего, что казалось безопасным и нерушимым. Нас более не окружают стены, мы тесно сплотились одним кланом. Мы держимся в стороне от жизни других людей. И теперь равнинные жители смотрят на нас как на бродяг, не имеющих крова. Они не понимают, почему мы не нуждаемся в том, что им кажется ценным, и сейчас и для будущего. Они сторонятся нас. Время от времени они смотрят на то малое, что дал нам наш выбор, и держат нас в страхе, хотя и сами боятся нас. Мы участвуем во всей жизни, а они нет. Ну, не совсем во всей жизни, кое в чем мы не принимаем участия: в росте дерева, в появлении листьев, в созревании плодов. Но мы можем взять птичьи крылья и изучать небо по примеру крылатых созданий, можем надеть меховую шкуру и побегать на четырех ногах. Ты знаешь многие миры, звездный странник, но никто из вас не узнает жизнь Йиктора, как знают ее Тэсса.
Малик умолк и уставился в огонь, подкармливая его время от времени хворостом из кучи. Между нашими мыслями возник барьер. Хотя у Малика не было того отрешенного взгляда, какой я видел у Майлин однажды ночью, я подумал, что он близок к такому же отрешенному состоянию.
Ночной воздух доносил до моего носа массу сведений. Через некоторое время я прошелся в темноте вокруг лагеря. Большая часть маленького народа спала в своих клетках, но некоторые были часовыми, и вряд ли кто нибудь мог незамеченным пробраться в лагерь.
Майлин приехала перед восходом солнца. Я услышал ее запах раньше, чем до моих ушей донесся скрип колес фургона. Позади меня раздались одновременно сигналы и приветствия. Малик очнулся от своего забытья у почти погасшего костра, и я подошел к нему. Мы стояли рядом, пока Майлин ехала по полутемному лагерю.
Она смотрела на меня. Не знаю, чего я ожидал. Может быть, выговора за мое глупое исчезновение из Долины, хотя я не считал, что оно было глупым, если принять во внимание то, что я знал или подозревал в то время. В конце концов, как могут Тэсса понять, что означают их обычаи для другого человека?
На ее лице была только тень усталости, как у человека, долгое время простоявшего на часах без смены. Малик протянул ей руку, чтобы помочь сойти, и она со вздохом приняла помощь. Я видел ее сильной, теперь она изменилась, но я не понял, как именно.
— На холмах всадники, — сказала она.
— Осаждают Осколда, — Малик пригласил ее к костру, снова раздув умиравшее пламя. Затем он вложил ей в руку рог, в который налил что то из фляжки. Она медленно пила, останавливаясь после каждого глотка. Затем, прижав рог к груди, она сказала мне:
— Время не терпит, Крип Ворланд. На рассвете я выеду в Ырджар.
Я думал, что Малик запротестует, но она даже не взглянула на него, а уставилась в огонь и потихоньку отпивала из рога.