АНДРЕ НОРТОН
Колдовской мир: Берегись ястреба

Алон одной рукой ухватился за стену, другую просунул внутрь. Тирта услышала стук и испугалась, что их могут обнаружить. Ясно, что Алон пытается что то высвободить в темноте отверстия. Сокольничий прижался к скользкой стене, крепко держа мальчика. Последовал еще один стук. Алон передал черный прут, который Тирта поторопилась у него взять.
Это металлический стержень, дурно пахнущий, оставляющий на руке следы ржавчины. Она опустила его в грязь к ногам, где беззвучно текла мутная вода.
Алон снова принялся за работу, и вскоре второй стержень, вырванный из крепления, был высвобожден, опущен вниз и тоже исчез в воде.
Возможно, они пытаются проникнуть в совершенно пустое здание, но то, что они ничего не слышат, не видят никакую охрану, вызывало у Тирты тревогу. Те, кто внутри, могут знать, что добыча приближается, и спокойно ждут. Но какой другой выход есть у нее и ее спутников?
Высвобожден третий прут решетки. Алон спрыгнул и еле слышным шепотом доложил:
— Путь свободен, и я пошарил внутри. Место грязное, но пройти можно. На стенах есть даже скобы для рук. Может быть, лорд собирался воспользоваться этим ходом в тяжелые времена.
— Может быть, — ответил сокольничий. Тирта также понимала логику этого предположения. Если бы ров не перегородил рухнувший камень и вода поднималась на прежний уровень, следы которого они замечали на ходу, отверстие находилось бы под поверхностью, его не было бы видно. И решительный или отчаявшийся человек мог воспользоваться им изнутри. Но она смотрела на этот вход в дом Ястреба без особой радости. Отверстие узкое; хорошо, что они мало ели в последнее время, а она сама всегда была худой, у нее и округлостей почти нет. Она подумала, что сокольничему может прийтись нелегко, хотя он, как и все его племя, худой и жилистый.
— Я пойду первой, — решительно объявила Тирта. — Но как ты поднимешься? — она посмотрела на сокольничего. Он может подсадить ее, как Алона, но кто проделает то же самое с ним?
— Есть способ. — Он говорил с такой уверенностью, что Тирта успокоилась. Сокольничий быстро подхватил ее под мышки и начал поднимать, прижимая к стене, пока она на ухватилась за край водостока.
Рука ее задела прут решетки. Тирта забралась внутрь, наощупь отыскивая скобы, о которых говорил мальчик. Рука ее, погрузившись в грязь, зацепилась за такую петлю. И мгновение спустя девушка обнаружила еще одну с противоположной стороны.
Теперь она была благодарна тяжелой работе на полях. Труд на фермах Эсткарпа сделал ее сильной.
Если бы не годы тяжелой физической работы, она не смогла бы проделать этот путь вверх по потайной лестнице. Ее волосы и одежда промокли и покрылись грязью. Плащ она оставила в седле и была теперь рада этому, потому что его складки помешали бы ей. И так она постоянно слышала шорох, когда одеждой, а иногда и телом задевала каменную кладку.
К счастью, путь шел вверх не вертикально, а по наклону. Внутри Тирта обнаружила, что может нащупывать следующие скобы и подтягиваться довольно легко, хотя и медленно. Она задыхалась от грязи и вони и надеялась только, что выход близок.
В темноте она продвигалась только ощупью. Вонь становилась сильнее. Видимо, этим водостоком не пользовались много лет. Наконец рука ее уперлась в сплошную преграду. Девушка едва не заплакала от отчаяния. Держась за скобу одной рукой, она начала шарить другой. Водосток здесь резко поворачивал. ,.
Она свернула, и тут начался долгий спуск, который закончился в пустом помещении с прямыми углами. Наверху, казалось, была сплошная крыша. Тирта не позволила себе впасть в панику. Она провела вначале одной рукой, потом другой по потолку. Третья попытка принесла успех. Тирта отбила большой кусок засохшей грязи, и ее пальцы ухватились за ручку.
Вначале она потянула вниз, потянула изо всех сил, но ничего не добилась. Неужели остается поверить, что выход, если он когда то существовал, открыть невозможно? В последней отчаянной попытке она не потянула, а толкнула от себя. Послышался скрежет.
Приободрившись, Тирта быстро поменяла руки и вложила все силы в толчок. В неудобной позе, действуя только одной рукой, она упрямо боролась. Крышка подалась, преграда сдвинулась, хотя от скрипа у девушки замерло сердце. Она застыла на мгновение, вцепившись в сдвинувшуюся крышку пальцами одной руки, а другую просунув в отверстие. Потом смогла ухватиться за край и с усилием, которое, казалось, отняло у нее последнюю энергию, подтянулась. Голова и плечи ее оказались на чистом воздухе, и она упала на пол у каменной скамьи в небольшой нише, расположенной в самой стене.
Воздух в комнате не был затхлым, и Тирта, приподнявшись, обнаружила в стене щель, через которую он проходил. Должно быть, она на самом верхнем этаже жилых помещений, где когда то располагалась семья лорда. Тирта встала и осмотрелась. Вытянутая ее рука наткнулась на остатки сгоревшей древесины. Она вышла в узкий коридор. В дальнем конце его виднелся слабый свет, приходящий снизу. Заметив его, Тирта присела и постаралась сдержать дыхание. Воздух с трудом прорывался в ее легкие. Она опасалась, что этот звук привлечет внимание тех, кто несет бдительную вахту внизу, у источника света.
Звуки из ниши сообщили о появлении Алона.
Мальчик подошел и схватил Тирту за плечо. Они вместе прислонились к стене, внимательно слушая.
Потом к ним присоединился сокольничий. А с ним и свет, тусклый, но вполне заметный. Рукоять его оружия проснулась.
Снова Тирта оставила их вдвоем и скользнула вдоль стены. Справа зияющие ниши со следами пожара обозначают вход в комнаты, но Это не имеет значения. Ей нужно добраться до главного зала. Только оттуда она может сделать последние шаги к цели. И, .конечно, главный зал — именно то место, где находятся враги.
Коридор кончился винтовой лестницей, круто уходящей вниз. Лестница каменная и узкая. В стене на уровне руки канавка. Вероятно, для удобства спускающихся.
У основания лестницы в нише лампа, каменный сосуд с маслом и тряпичный фитиль, просунутый в дыру в крышке. Свет слабый, но его присутствие послужило предупреждением, и Тирта готова была к нему прислушаться. Она остановилась на верху этого узкого, похожего на колодец спуска. Спускаться можно только по одному, и если внизу, не видимый сверху, ждет стражник…
Услышав негромкий шелест, девушка оглянулась.
В причудливом свете оружия сокольничего она увидела, что сокол снова сидит у него на плече. Он наклонил голову и пристально смотрит вниз.
Тирту тревожила эта лампа. С того момента, как они оказались в коридоре вверху, не слышно было ни звука. Хотя стены толстые, внутри все уничтожено огнем и звуки должны разноситься далеко. Тишина может означать только одно: их не только заметили, но и ждут с подготовленной ловушкой. Она отодвинулась от лестницы, потом подумала: а что если лампа поставлена именно с этой целью, чтобы они пошли другим путем?
Она вздрогнула, ощутив прикосновение руки.
Мальчик потянул ее вниз, к себе.
— Он.., он здесь… — В голосе его звучал страх.
Он крепче вцепился в Тирту, держал ее с силой отчаяния, прижал к стене со следами огня. Если он ;снова уйдет в себя… Ужас в нем нарастал и испугал Тирту. Своим прикосновением он передавал ей свой страх. Она попыталась закрыть свой мозг, заглушить страх и помочь мальчику силой духа и уверенностью.
Каким то образом их тревога передалась сокольничему, может, через посредство птицы на плече, потому что он встал между ними. Тусклый свет рукояти упал на девушку и мальчика, шар пульсировал — это и предупреждение, и защита от Тьмы.
Алон невольно задрожал, и эта дрожь передалась Тирте. Она видела его лицо, смутное пятно, повернутое к ней. Потом свет пронесся над ними. Мальчик .закрыл глаза, рот его был искажен, словно в безмолвном крике. Однако когда свет рукояти упал на него, выражение крайнего ужаса смягчилось, и Тирта тоже ощутила поднимающееся в теле тепло.
Но у врагов, окопавшихся в доме Ястреба, не одно оружие, и, может быть, самое опасное из того, что у них есть, нельзя ни увидеть, ни услышать. А те, кто вошел в крепость, должны действовать. Оставаться на месте значит подвергнуться нападению этого смертоносного оружия.
Если бы только она лучше подготовилась! Эти сны — теперь они кажутся ей обманчивыми. От них никакой помощи. Должен существовать путь через разрушенную крепость, но она может только бродить вслепую и надеяться на удачу.
Нет! То коварное зло, которое подействовало на Алона страхом, за нее принялось по другому. А сокольничий? Что оно применит против него? В Тирте росла уверенность, что существо, окопавшееся здесь вместе со своими слугами, должно использовать против них самые хитрые средства, что оно не хочет физического нападения. Почему? Меч — да, возможно, именно из за оружия Силы, которое окутало их призрачным светом. Может быть, благодаря этому клинку, который сам пришел к сокольничему в руки, он из всех троих вооружен лучше всего.
Девушка услышала шорох крыльев и сознательно приблизилась к мужчине, коснулась его плечом.
— Я должна добраться до главного зала, — сказала она тихим шепотом. — Только оттуда я знаю дорогу.
Он ответил не сразу, но и не отодвинулся от нее.
Как она пыталась успокоить Алона, так он успокаивал ее. И на этот раз она не испытала гнева и возмущения. Они трое едины в своей цели и должны до конца рассчитывать друг на друга.
Снова шорох перьев. Тирта в этом слабом свете видела, что сокол расправляет крылья, наклоняет голову, вытягивает вперед шею, но не к лестнице, от которой они отошли, а в сторону другого конца коридора. Сокольничий повернулся в том направлении, держа меч в когте, потому что быстрым движением извлек игольное ружье, и, как обычно, пошел впереди. Он шел осторожной походкой разведчика, и Тирта, ведя с собой Алона, пыталась ему подражать. Свет рукояти, казалось, оказывает на мальчика успокаивающее воздействие; тот хоть и продолжал цепляться за пояс Тирты, но открыл глаза и рядом с ней шел вслед за мужчиной.
Они оказались у остатков другой лестницы. Центр ее из камня, но отделка была деревянной. Она и панели на стенах — все это сгорело. Спуск здесь будет опасным. Но лампы внизу нет, крыша высоко над головами: они, должно быть, находятся в верхних помещениях башни.
Сокол поднялся в свободное пространство, в котором они ничего не видели. Сокольничий начал спуск — по одной ступени за раз; его голова в шлеме медленно поворачивалась, как будто он прислушивался, потому что плохо видит. Свет, испускаемый мечом, не усиливался. Странно, но когда Тирта и Алон начали спускаться вслед за сокольничим, держась в двух ступеньках от него, мальчик, казалось, полностью освободился от страха. На его маленьком лице глаза казались больше обычного, как будто он всматривался во мрак.
И вот они оказались в обширном пространстве у подножия разрушенной лестницы. Впервые Тирте показалось, что она узнает место. Она повернула налево, ведя с собой Алона, сокольничий пошел рядом с ней.
В темноте, освещенной только слабым сиянием меча, она догадалась, что находится перед ней, как будто снова попала в сон.
Это главный зал. В Тирте нарастало возбуждение, которое не мог преодолеть страх. Она добралась уже так далеко, и потребность, ведущая ее, усилилась, овладела ею полностью. Она не кралась, а уверенно шла вперед.
Помост с креслами тронами на месте. Но она их не видит; несомненно, их поглотил огонь или разрубили на части те, кто захватил крепость. Теперь нужно повернуть сюда, за ширму.
Она была так уверена, что встретит сейчас ширму, что протянула руку, чтобы коснуться ее. Но рука наткнулась на стену. Сокольничий, предвидя ее просьбу, поднял меч и повернул рукоятью вперед. Она уверена, что то, что она ищет, находится за стеной. Она почти грубо разжала руку Алона, подбежала к стене, провела по ней рукой. Пальцы ее оставили следы в пыли и грязи, но на этот раз ей не повезло. Никакой ручки она не обнаружила и не может открыть дверь, как ту, что ведет в водосток.
Оно находится там! Тирта это знает. Она пыталась справиться со своим нетерпением. Закрыла глаза: то, что она делает, может быть очень опасно, но она должна теперь припомнить все подробности своего видения, повелевать им, как раньше оно повелевало ею. Только так сможет она попасть к сокровищу и взять его в руки.
Главный зал — она постепенно вспоминала его, извлекала из пустоты и развалин. Вот так сидел лорд, вот так его леди, между ними двумя на столе стоял ларец. Потом прозвучал сигнал тревоги. Чем больше Тирта напрягалась, тем отчетливей становилась картина. Теперь она видит и остальных, кого во сне не могла разглядеть, видит их волнение, страх и возбуждение, их решимость, ужас и прежде всего храбрость, которая горит, как яркий факел в ужасной тьме.
Леди… Тирта этого не сознает, но держит руки высоко у груди, прижимает невидимое к сердцу. За резной ширмой — теперь за стеной — другая стена из крашеного дерева, со сложным рисунком, позолоченная.
Теперь ее нет. Но не так важна стена. Тирта не поднимает руку к ее поверхности. Напротив, приближается на цыпочках в своей изношенной обуви, прочно ставит ноги на пол, выложенный множеством мелких цветных камешков, образующих сложные прямоугольные узоры.
Инстинктом она ищет один из этих камешков, чуть больше остальных, и твердо наступает на него, перенося весь свой вес на его поверхность.
Она почувствовала сопротивление. Попробовала еще раз, ее подгоняла необходимость торопиться. Один, два, три раза. Теперь, когда она так близко, ей не могут помешать пройти!
Стена сдвинулась. Со скрипом, словно металл трется о ржавый, давно не тронутый металл, открылся проход. И из него показался свет, синий, слабый, но все таки свет!
Тирта бросилась вперед. Когда дверь открылась, видение исчезло. Но девушка продолжала призывать его себе на помощь. Это тайное место, и перед ней должно находиться то, что она должна сберегать. Это сокровище хранили ее предки, и обет очень древний.
Вот и маленькое помещение. Здесь сказалось действие времени, но люди, разрушившие крепость, сюда не добрались. На стенах гобелены. Когда открылась дверь и впустила свежий воздух, гобелены зашевелились, стали распадаться, от них отлетали кусочки тонкой ткани, как мертвые осенние листья. То, за чем она пришла, на месте, где его и оставили, — на узком каменном столе, выступающем из стены. Стол — часть этой стены. Крышка его покрыта глубоко врезанными символами; когда то они были ярко раскрашены, но теперь потускнели и запылились. Это слова Силы, такие древние, что ни один из тех, кто здесь служил, не мог уже понять их. Тирта, глядя на них, поняла, что это Имена. Если их произнести, они способны уничтожить стены вокруг, может, даже изменить ход времен.
В центре круга, составленного из имен, стоял ларец. Из того же серебристого металла, что и меч, пришедший к сокольничему, и от его крышки исходит рассеянный свет, который заполняет комнату. Тирта вытянула обе руки. Широко расставленными пальцами она начертила в воздухе над ждущим сокровищем знаки. Эти знаки исходят из знания, древнего, как сама земля, на которой стоит дом Ястреба. Потом она подняла ларец, ощутила меж ладоней его тяжесть, прижала к себе, как леди, которую видела во сне. Подняла и повернулась…
Послышался крик, боевой призыв или сигнал тревоги. Из темноты показался сокол, повис над головой девушки. Одна лапа птицы превратилась в обрубок, из которого шел ядовитый дым. В тот же момент сокольничего и Алона отбросило к Тирте. Они не уронили девушку на пол, как, вероятно, сделали бы, если бы здесь было больше места. Но она ударилась спиной о жесткую крышку стола и почувствовала такую острую боль, что опустилась на пол, прикрывая ларец, который продолжала держать.
Послышался грохот и новый крик — но на этот раз кричала не птица, а Алон. Боль, заполнявшая ее, принесла тьму. Девушка погрузилась в нее, как истощенный пловец погружается в море, когда уже не может бороться.
— Тирта! Госпожа! — влага на ее лице, она горит на губах. Девушка попыталась понять, кто ее зовет, но все вокруг словно в тумане, все раскачивается, и от этого кружится голова. Тирта быстро закрыла глаза.
Боль заполняла ее. Когда попыталась двинуться, отползти от огня, который готов поглотить ее, она поняла, что тело ей не повинуется. Ее руки.., нет, она не должна потерять… Потерять что? Она не помнит. Если не считать горящих от боли рук, тело ее омертвело.
— Тирта! — снова этот зов. Она пытается убежать от него, уйти и от боли, и от требовательного голоса. Но что то заставляет ее снова открыть глаза.
Туман на этот раз разделился на две части, одну побольше, другую поменьше. Тирта нахмурилась и сощурилась, пытаясь разглядеть получше. Лица — да, Алон, — в сознании медленно возникло имя ближайшего — и Нирель. Да, так его зовут, Нирель. Ей показалось, что она произнесла их вслух, но, может, и нет, потому что собственный голос она не услышала. Так трудно поддерживать контакт с миром.
Она хотела бы, чтобы ей позволили вернуться в темноту и мир.
— Холла!
Сила этого призыва не меньше, чем в ужасном крике сокола. Крик не дает ей отдыхать, он удерживает ее.
— Отродье Ястреба! — снова слова звучат в помещении, добавляя боль.
— Отдай Темному Повелителю то, что ему принадлежит, и все будет хорошо!
Но это ложное обещание. И требование несправедливое. Даже сквозь волны боли, осаждающие ее, Тирта знает это.
— Клянусь Харит и Хароном, клянусь кровью Ястреба… — Тирта не понимала, откуда у нее берутся силы произносить эти слова, но голос ее в этот момент звучит твердо, — только Назначенному передаем мы хранение. Час настал…
— Действительно, час настал, — отвечает ей ревущий голос. — Предательство порождает предательство. Тьма вернется сюда, как и должно быть. Любому колдовству приходит конец, как есть конец и у самого времени. Отдай то, что никогда не принадлежало Свету.
В глубине ее сознания просыпается что то еще.
Тот, кто снаружи, не может войти, не смеет. Он должен получить разрешение человека подлинной крови. А она… Она… В ней подлинная кровь. Она не исчезла с поражением Ястреба. Боль кончается только со смертью. Но кто может сражаться со смертью?
Губы ее шевельнулись. Тирта, пытаясь бороться с сухостью, заполнившей рот, заговорила:
— Эта крепость.., я из рода Ястреба.., и если хранение означает смерть, пусть приходит смерть.
— Аааагххх! — бессловный яростный вопль, затихающий в сопровождении эха, как будто кричащий удаляется.
Тирта снова посмотрела на своих спутников. Она лежала на полу, испытывая страшную боль. Ей казалось, что у нее тело разбито и она не сможет больше находиться в нем. Но цель, которая привела ее сюда, постарается удержать, даже ценой этой боли. Девушка взглянула сначала на Алона, потом на Ниреля, который прижимал к груди раненого сокола. Сокол умирал — ему повезло больше, чем ей, бегло подумала Тирта.
— Прошу у тебя прощения, — сказала она — вначале сокольничему, потому что он не был связан с этим ужасом, пока она не вовлекла его. — Такой конец мой сон не предсказывал, но в ткани жизни бывает много неожиданных завитков. Попрощайся со мной, как с товарищем, хотя я всего лишь женщина. — Она не стала ждать ответа, потому что не хотела прочесть отказ в его взгляде. Теперь она обратилась к мальчику.
— И ты прости меня, Алон. Хотя я и не вовлекала тебя сознательно в это дело. Может быть, это тоже порок сотканной для нас ткани. Я потерпела неудачу, и из за меня погибли вы оба и эта храбрая птица.
Если в старых легендах правда, может быть, те, кто так странно привязан к этому месту, со временем узнают причину своего обета. Я думаю, мы не выйдем отсюда живыми. Тайна того, что я держу, не для тех, кто ждет снаружи. За это я должна поблагодарить Силу, которую не могу призвать.
Она говорила все медленнее и тише, боль усиливалась. Снова посмотрела Тирта на сокольничего. Лицо его превратилось в неясное пятно.
— Оставьте в моих руках то, что я взяла, — попросила она, — Я должна хранить его до конца.